Вторая половина Королевы

– Вы что же, хотите сказать, что Оксана Павловна «напила» на восемнадцать тысяч триста сорок рублей только за одну первую половину вторника? – мой столь уместный в данных условиях вопль был встречен со стороны официанта почти отчаянием. Я поняла, что, помимо того, что Оксана Павловна действительно съела (почти ничего) и выпила (явно больше, чем ей позволяло здоровье), в счет затесались и непрошеные пункты меню. Официант плавился и страдал.

– Я что ж могу? – наконец выдавил из себя он.

– Я не знаю, – пожала плечами я. – К примеру, объяснить мне, как одна спящая женщина могла выпить три бутылки виски за одно утро. Давайте будем реалистами. Если бы она выпила хотя бы две, да еще на третий день этого ее… как бы сказать… запоя… вы бы тут не меня, вы бы уже «Скорую» вызывали. А это значит, что она выпила куда меньше, чем вы тут пишете.

– Но я же…

– Ша! – гаркнула я. – Хотите, мы таки вызовем «Скорую», возьмем анализ крови и сделаем расчет. Сколько там промиль, и сколько нужно было выпить, чтобы заработать такой анализ. И тогда мы все оплатим.

Последние слова я пропела сладким голосом. Официант загрустил. Такой вариант он не желал применять в жизнь. Такой расклад дел его совсем не устраивал. Тогда я предложила ему другой вариант. Он помогает мне оттранспортировать Оксану Павловну до ее законного жилища, уменьшает счет ровно втрое – и мы расходимся полюбовно, как взрослые люди, каждому из которых не нужны проблемы. Предложение, конечно, было смелым. Но, как известно, смелость города берет, и предложение мое после некоторых колебаний, созвонов с директором и метаний по ресторану было все же принято. Через несколько минут мы с официантом на своих руках тащили Оксану, мать ее, Павловну к ней в сорок второй дом, а она отбивалась от нас и требовала продолжения банкета. К концу нашего скорбного пути официант был несказанно счастлив от одной только мысли, что избавляется от нас. Оксана Павловна была прислонена к забору, обыскана – ключи нашлись в кармане ее стильных обтягивающих джинсов.

– Ну, я поскакал, – радостно заулыбался официант.

– Да я не хочу! Слышишь! Не хочу! Отстань, отпусти меня. Отпусти, слышишь? – это неожиданно активизировалась Оксана. Она явно испытывала суровый жизненный диссонанс.

– Ш-ш-ш! – Я удерживала ее в вертикальном положении, одновременно пытаясь попасть ключом в дверную скважину.

– Я не хочу, нет. Я не хочу жить! – пробормотала она и неожиданно посмотрела на меня вполне осмысленным взглядом. Я похолодела, но уже в следующую секунду стало ясно, что осмысленность эта была ложной, мне просто показалось, что она пришла в себя. Она ушла из себя и пока что возвращаться даже не собиралась. Оксана споткнулась на собственной лестнице, упала на нее, а затем вообще улеглась на камнях, положила руку себе под щеку и попыталась задремать.

– Не надо, нет, не спи. Вот черт! – Камни были холодными, а Оксана, мать ее, – неадекватной. Наконец я открыла тяжелую, кажется, бронированную дверь, подставила какой-то табурет, чтобы она не закрылась снова, и принялась затаскивать Черную Королеву в дом. Краем глаза я, кажется, заметила, что из окна дома за углом на меня смотрит дама в бархате. Впрочем, возможно, мне просто показалось.

– Ну же, Оксана, ну, милая, ну, Павловна, что ж ты опадаешь-то на землю? – Я причитала и пыталась затянуть ее внутрь, но она никак мне не помогала, желая оставаться на камнях у входа. В какой-то момент она вообще попросила меня ее пристрелить. А затем ее начало тошнить.

В свете всего вышеизложенного, матерясь и проклиная собственную неуместную активность и инициативность, приведшую меня сюда, я все же затащила Оксану в дом и наорала на нее – господи сохрани, – когда та принялась швырять в меня предметами, которые попадались ей под руку. Когда начальница попыталась сбежать и чуть не разбила себе голову, скатившись по лестнице, ведущей вниз, в подвал. Тут уж я с чистой совестью опустила руки и принялась паниковать. И я позвонила Апрелю, потому что это было именно то, что я делаю, когда паникую.

Он приехал как раз тогда, когда Оксана Павловна призналась в том, что она ненавидит меня и собирается пристрелить, как последнюю собаку. Меня весьма смущало то, что, так или иначе, в ее разговорах все время появлялось огнестрельное оружие. Я бы пропустила ее угрозу мимо ушей, ибо чего не скажешь спьяну, но в моей памяти еще были живы воспоминания о том, как умеет стрелять моя Королева. Кроме того, некоторые вещи, которые я заметила в доме Оксаны, наводили на смутные подозрения. Фотографии на стене в холле демонстрировали, помимо прочего, одного и того же высокого, подтянутого мужчину в спортивной одежде, на лыжах, периодически – с ружьем в руках. Стеклянный шкаф-витрина, из тех, что обычно служат для хранения дорогого фарфора, тут был заполнен спортивными кубками. На одной из фотографий, в составе группы, в спортивной одежде, на лыжах, рядом с мужчиной стояла сама Оксана, молодая, с рыжеватым оттенком волос.