Вторая попытка леди Тейл

Думаю, я влюбилась по-настоящему. Эдвин умеет производить впечатление, а я была легкой добычей. Сделать комплимент, намекнуть, что я покорила своей элегантностью и манерами, шепнуть, что он отказывается верить, будто детство и раннюю юность я провела на континенте, а не на островах. И мое любимое: «Среди юных леди вы самая островная, Мелани». С точки зрения речевого стиля звучит ужасающе, но я млела и чувствовала себя особенной, самой лучшей, непревзойденной. 

«Мелани, вы такая красивая». «Мелани, вы такая умная». «Мелани, только вы меня понимаете».

Тьфу!

Бывший муж ухаживал красиво, кружил голову, и мне не хватало ни ума, ни жизненного опыта заглянуть за красивый фасад, тем более Эдвина хвалили и тетя, и дядя Освальд, и Кэтрин. Да и в свете у него была репутация завидного жениха.

Когда перед самой свадьбой с континента вернулись родители, сладкий туман едва не развеялся клочьями. Как муженек ни старался, но моему отцу он не понравился. А вслед за папой его настороженно приняли и мать, и дядя Эндрю. 

Я до сих пор не знала, что такого генерал Тейл узнал о будущем зяте, раз попробовал помешать нашей свадьбе. Он не пытался жестко запретить — свою дочь опытный стратег и тактик знал получше многих. Но мы уехали почти на месяц, во время которого и мама, и дядя Эндрю, папин брат, и сам папочка ненавязчиво, тактично и довольно умно развеивали облака дури в моей голове.

У них почти получилось. Почти.

Я перестала сходить с ума, это я помню точно. И по возвращении папа обещал мне один серьезный разговор, после которого я должна буду сама решить, выходить ли мне замуж за Эдвина ди Монтеро.

Я согласилась. То есть до поездки на курорт и слышать не хотела ни о чем, любая попытка сказать что-то против Эдвина вызывала во мне жгучий протест — я отказывалась слушать. А тут выдохнула и решила дать родителям шанс. При том, что я все еще обижалась на них, все еще фыркала, как глупая необъезженная лошадь, все еще смотрела букой, — потрясающий результат.

А потом…

Разговор должен был состояться вечером, это я помню. А в середине дня из поместья вернулись тетушка и Кэтрин. И с ними…

Вот! 

О боги и демоны! 

Тетя и Кэт позвали меня на чаепитие, и, когда я пришла, чай уже был разлит по чашкам, что в высшем свете не принято. Я помню, что несколько удивилась. Еще больше я удивилась, когда почувствовала едва уловимый горький привкус, будто в чай подмешали полынь. Тетя принялась рассказывать про Эдвина, и под ее болтовню я сделала еще пару глотков, а затем, забыв про горечь, допила чай до дна. Тетя все говорила и говорила про Эдвина, и я начала поддакивать, соглашаться, что он потрясающий, самый-самый, лучший из лучших.

После чая я вернулась к себе в комнату, достала шкатулку со всеми его письмами и записками. Еще час назад его послания вызывали у меня некоторое смутное недоумение и даже беспокойство, а после чая я перечитывала с умилением и замиранием сердца, едва не прослезилась. 

Вечером от разговора я отказалась. Не просто отказалась — стыдно вспоминать, какую истерику я закатила, как кричала, что не желаю слышать ничего плохого об Эдвине, он безупречен и кристально чист, а кто не согласен, тот мне враг.

Родители… Я уже никогда не узнаю, заподозрили они что-то или нет. Думаю, что заподозрили, потому что снова попытались меня увезти, но поздно вечером я встретилась с Эдвином наедине с молчаливого одобрения дяди Гарльтона. Нет, ничего не было, Эдвин, трепетно держа меня за руки, рассказывал, как ему меня не хватало, как он скучал, ждал, надеялся, считал часы до встречи. Но этого свидания оказалось достаточно, чтобы говорить об угрозе моей репутации.

Однако родители были готовы пожертвовать даже репутацией, лишь бы не отдавать меня за Эдвина.

И уже после свадьбы они пытались прочистить мне мозги, подвести если не к разводу, то к раздельному проживанию.

Но именно тогда случилась сначала отвратительная история с дядей Эндрю, в результате которой оказалась разрушена сначала его репутация, а потом и жизнь.

Потом заболела мама, а у отца начались мелкие, да, пока еще мелкие неприятности в его ведомстве. 

Родители были вынуждены улаживать весь этот ворох проблем и одновременно все равно пытались меня спасти. Да, спасти, теперь я понимаю это как никогда ясно. Но шквал несчастий все нарастал, мелкие гадости, подставы и слухи постепенно перерастали в серьезную катастрофу, а потом все и вовсе покатилось как обвал с горы. 

И кончилось тем, что отец, которому пришлось срочно вернуться на континент, погиб в одной из пограничных стычек. Парламент провел расследование и даже выяснил, что лучший генерал островов попал в засаду в результате предательства, но виновного так и не нашли.

Мамина болезнь после известия о папиной смерти резко обострилась. Не помогали никакие снадобья и лучшие лекари. А я, свинья неблагодарная, в тот момент все еще дулась и даже не навещала больную мать чаще предписанного этикетом одного раза в две недели. А все потому, что Эдвин как-то между делом и вскользь успел рассказать, как мои родители пытались его оклеветать и вообще навредить ему, а значит, и мне.