Вторая территория

Тогда мы все, как школьники, ходили на работе с портфелями. Каждый имел такой портфель, в котором хранились прошитые, прошнурованные рабочие тетради. В конце рабочего дня исполнитель опечатывал портфель особой индивидуальной печаткой с номером и сдавал на хранение в первый отдел. Пластилин номер сохранял и был гарантией того, что портфель без хозяина не вскрывали. В тот раз Гаушус заменил пластилин этой сырой резиной и привычно сдал опечатанный портфель, а утром, получая его указал работникам первого секретного отдела, что его портфель не опечатан. Сырая резина, не отличавшаяся с виду от пластилина, не сохранила опечатанный номер, вызвав у ответственных за хранение секретов сотрудников спецотдела немыслимый переполох.

Розыгрыши в отделе были хлебом нем корми. На разных уровнях. Когда к прибористам посадили дипломника, они хоть и заняты были, не упустили случай. Достали хлорвиниловую трубочку – изоляцию провода – проволоку вынули, а трубочку под столами подвели к его схеме, а другой конец в коридор.

Приходил студент, здоровался, стесняясь просил разрешения осциллограф включить. Как правило, они были заняты, и он очереди ждал. Наконец, говорили: пожалуйста. Подключал свою схему, в душе перекрестясь. Убеждался: работает, а в душе его, наверное, играла торжественная музыка. Дипломник смотрел по сторонам. Но все были заняты, все работали, не поднимая голов, а каверзный Анатолий выбирался в коридор, закуривал и пускал в трубочку дым.

Дым валил у дипломника из схемы. Тот пугался, сразу питание вырубал и смотрел по сторонам: не видели ли? Но все работали. «Не до него». Тогда он начинал копаться в схеме. Вроде бы всё в порядке. Он снова включал и снова –дым. Дипломник прекращал работу. Нужно разобраться.

Целый месяц его морочили. Позже оправдывались: «Думали, поймёт по запаху табака». Но дипломник попался упёртый и лишённый, видимо, чувства юмора. Дурачились, спорили, когда он, наконец, разберёт? А тот из прибориста превратился в теоретика и теорию сочинил о неустойчивости подобных схем и диплом защитил на эту тему.

Конечно, была производственная загрузка, а рядом бытовой фон.

– Борис, одолжи десятку, а я тебе анекдот.

– Давай анекдот.

– Сначала выясним твою платёжеспособность. Впрочем, слушай…

Идёт корабль по морю. Капитан собрал команду и стал выяснять «кто с кем в рейсе живёт?»

– Ты с кем?

– С финкой…

– За эту старую рухлядь ты хочешь десять новых рублей? Ищи дурака.

– Борис – ты не настоящий советский человек. Настоящий человек выручает товарища в беде.

– А ты-корыстен и ищешь выручки. Хочешь, я тебя наведу. Одолжи у БэВэ.

– Неудобно.

– Тогда в кассе взаимопомощи.

– Не состою.

– Ладно, целуй руки, помогу. Идём к Ольге Григорьевне.

– Всегда говорил, что ты – молоток, только без ручки.

Они идут к Ольга Григорьевне – плановику и экономистке отдела, потому что она и касса взаимопомощи – «близнецы- братья». Она армянка. Её соплеменники и должно быть родственники уже проявили себя в проектном и конструкторском отделах, и окружающие с интересом наблюдали как разрастается на предприятии эта огромная, трудолюбивая армянская семья.

В разговорах никого не щадили. Чаще доставалось Юрию Зыбину, наверное, самому талантливому и с беззлобным характером.

…а гений советских учёных…

– Не надо. Мы давно о нём так не говорим… Мы заявляем: этот задрыга успел натворить.

– Сотворить?

– Так напишут газеты.

И оставалось под тон настраиваться: и работать, и творить и выживать в производственном и бытовом смысле. Как говорится в бассейне: «Плыть от стенки до стенки».

А жизнь катилась своим манером. В воскресение на картошку. (Убирать картошку в подшефном совхозе).

– Борис Викторович, как же так? Воскресение – День космонавтики.

– А нас это не касается, – ответил тогда Раушенбах. – Мы же не космонавты.

Хорошо иметь свой профессиональный праздник. Например, День навигации.

– А можно ли день превратить в год?

– В полгода можно. Например, полярный день.

В какой-то момент не чувствуешь себя собакой, на которой всё заживёт. Было радостно, когда после первых полётов на фирму приезжали космонавты и выступали на митингах с только что сколоченных трибун. Когда прилетел Гагарин, вообще был «День открытых дверей». Открыли настежь ворота, и местные мальчишки залезли на деревья на территории. И были разные неуклюжие стихи. А Лида Солдатова поцеловала первого космонавта. Но так было единственный раз.

Впрочем, об этом и о разном. Обо всём понемножку.

Артист.

В новом отделе у Раушенбаха три зама: Легостаев, Князев и Башкин.

Башкин действительно – сложный, замороченный или артист? Скорее, артист. Как-то за столом заговорили о главном. Раньше о нём много говорили. В новинку было.

– Работяга он, – сказал Князев. – Зачем ему сидеть над приказами? Замы есть.

– Артист он, – сказал Башкин, – Играет на публику. Его трагедия- в недостатке информации о положении дел. Но интуиция чудовищная. К тому же страсть.

Сам Башкин- артист и с этих позиций смотрит на других. Войдёт в приёмную и не видит никого. Картина озабоченности, в руках какая-то бумага.