Кто-то завыл. Я обернулась, ища источник этот дикого воя, и вдруг поняла, что он рвется из моего горла. Дикий, исконный, нутряной бабий вой. Некрасивый, неэстетичный, вой бабской матки, которая вот-вот останется одна. Когда понимаешь, что сделать ничего нельзя. И что вот это страшное уже почти пришло. Оно уже закрыло небо и солнце. Туча беды. Аспидно-черная, в которой вместо дождя – слезы.
Нет! Нет! Ни за что! Вой достиг самой высокой ноты и вдруг стих. И в муторно-контуженной тишине послышался громкий стук и шорох опилок. Это упал с моих плеч огромный, тяжёлый, деревяный крест. Упал и разлетелся на куски. Потому что я его тащила до Масличной горы. И меня на нем уже распяли. А теперь он рухнул, так как меня с него уже сняли. Во рту еще горчил вкус древесных опилок, которые воткнулись в воспалённое нёбо, когда куски креста разлетелись по округе и набились в мой широко открытый рот. Но над головой было чистое небо. Огромное и очень близкое. И оно меня звало. Потому что куда еще может деться человек, снятый с креста? Только вверх.
Кто-то невидимый включил звук. На меня обрушились крики, стоны, вопли, гудение машин и клаксонов.
– Не смей! – закричала я и прыгнула на спину Амира.
Схватила его волосы на лбу и изо всех сил дернула одной рукой. Второй я вцепилась ему в глаз. А ногами била по почкам.
– Ах ты шармута! – огрызнулся он и сбросил меня.
Я упала на асфальт. Амир на минуту отвлёкся от Вани, поднял меня и ударил по лицу. Я снова упала на спину. Но мне не было больно. Вернее, было. Но вместе с болью от горящей щеки пришло облегчение. Ведь этот удар был вместо Ванечки. Значит, ему достанется на одну боль меньше.
– Не смей поднимать на меня руку женщина! – прорычал Амир. – Никогда, слышишь, подстилка дешевая? – он пнул меня тяжелым армейским ботинком в ребра.
Я задохнулась, скорчилась на земле, закрыла глаза и перевернулась на бок. Амир наклонился, поднял одно веко, проверяя не потеряла ли я сознание.
– Ненавижу тебя, мерзкое, тупое, вонючее, грязное животное! – я плюнула ему в лицо. – Ненавижу так, как никого и никогда! Ты мизинца Вани не стоишь! – вот рту пересохло, но я с трудом собрала последнюю слюну и еще плюнула в его физиономию.
Он ощерился, как волк, резко поднял меня за шиворот, прижался лицом к моей щеке и прошептал в ухо:
– Ты у меня на карачках будешь по всей спальне ползать и ноги мне целовать! Умолять будешь, чтобы пожалел. А я тебя… как уличную девку… во все щели, – он засунул грязный, покрытый кровью палец мне в рот и оттянул щеку так, что мой глаз с этой стороны закрылся. – Живого места на тебе не оставлю, продажная тварь! На части буду рвать, но не снаружи, а изнутри, пока не забеременеешь. А когда родишь, снова рвать и бить. Так и будешь кочевать между больницей и роддомом, пока не нарожаешь мне детей. А потом разрешу тебе сдохнуть, – он еще раз ударил меня.
На этот раз в солнечное сплетение. Я опять упала. Это ничего. Я твою боль заберу, Ванечка!
– Аль тарбиц ла! Аль тарбиц ла! Не бей ее! – высокий детский голос вибрировал от возмущения.
Я обернулась. Перед Амиром стояла израильская девочка лет семи и сжимала в руках литровую стеклянную бутылку с апельсиновым соком. Амир молча сплюнул, не отвечая ребенку, и снова повернулся к Ване. Из последних сил я поднялась, выхватила у девочки бутылку и со всего размаха ударила Амира по голове. Он покачнулся, коротко всхрапнул, обернулся, удивленно посмотрел на меня, закрыл глаза и рухнул на асфальт.
– Ванечка! Ванечка! – я упала на колени перед Айболитом.
– Я… в… порядке, – прошептал он, едва шевеля разбитыми губами.
Один глаз полностью заплыл. Второй был подбит, но открыт. На руках Вани расплывались кровоподтеки. Он попытался встать. У него не получилось.
– Держись за меня, Ванечка! Вот так, мы сможем, – я поднырнула под него, подставила плечи и попыталась поднять.
Но он был слишком тяжелым. У меня ничего не получилось. К нам подбежали люди. Кто-то помог ему подняться. Кто-то протянул бутылку воды. Ваня вылил воду на голову, отряхнулся, как тюлень, и, опираясь на двух молодых парней, встал.
– Как ты? – я стащила с головы косынку и принялась вытирать ему лицо.
– Нормально, все хорошо, – он вытер разбитый нос тыльной стороной ладони и прошептал: – Машенька, быстро иди в автобус. Возьми наши сумки и документы. Визы у водителя. Видела кипу документов?
Я кивнула.
– Давай, найди там наши, а я пока здесь разберусь.
К нему уже спешили пограничники с аптечкой.
– Посмотрите на мой палец, – пограничник поднял указательный палец вверх. – Следите за ним. Хорошо. А теперь приложите кончики пальцев к носу. Сначала одной рукой, потом второй.
– Да все в порядке. Я сам врач. Нет у меня сотрясения, – ответил Айболит.
Я быстро пошла к автобусу.
Айболит
– Это хорошо, что нет, – зло осклабился мужик в черной футболке, который стоял рядом с пограничником.
– Но в больницу все равно нужно, – пограничник достал из аптечки спиртовую салфетку и начал вытирать его, Айболита, лицо.
– Сначала к нам, – подхватил второй мужик из безопасности,– а потом уже в больницу.