Из соседней комнаты я слышала журчание голоса Роуз. А если бы она мягким жестом провела линию от его верхней губы к подбородку, как я сейчас? Если бы наклонилась, чтобы быть совсем, совсем уверенной, что ни один легчайший вздох не слетает с его губ? Если бы она опустилась на колени и прошептала: «Я не верю, что ты мертв, Натан»?
Я не пролила ни слезинки. Может быть потом слезы принесут мне облегчение. Я опять стала искать ответ в лице Натана.
— Почему ты не позвонил мне, Натан? — я стояла на коленях рядом с ним, точно кающаяся грешница. Я знала, но боялась признаться себе, что Натан пытался справиться со своей болезнью в одиночку. — Ты должен был позвонить мне. Я бы приехала к тебе.
Как мне рассказать его… нашим… детям? Какие слова окажутся правильными. Мои колени болели, но я была рада этой боли. В конце концов боль стала слишком острой. Я поднялась на ноги и отправилась на поиски Роуз. Она была на кухне, сидела за столом, опустив голову на руки. При моем появлении она спросила:
— Ты в порядке?
— О чем ты думаешь?
— Я ни о чем не думаю, Минти.
Я заставила себя сесть напротив нее.
— Я думала, как это несправедливо, что это случилось с Натаном. Он этого не заслужил.
Роуз встала и прошла к шкафу, достала бутылку и налила мне полный стакан.
— Бренди. Лучше иметь на всякий случай.
Стекло было тяжелое с глубокими насечками узора. Оно было дорогим и весомым. Я узнала его. У нас было два таких же стакана на Лейки-стрит. «Мы разделили все вещи», — сообщил Натан, когда они с Роуз развелись. — «Точно пополам. Я должен Роуз ровно половину всего». Он был так горд своей справедливостью и щедростью, что я сжала губы и не стала говорить, что два стакана из четырех попросту бесполезны, так же, как и половина набора посеребренных столовых приборов.
Я послушно выпила. Роуз спросила:
— Были признаки того, что у Натана проблемы с сердцем?
— Нет. Но я не присматривалась.
Она приняла это.
— Я немного беспокоилась о нем. Не спрашивай почему, мы очень долго не виделись… — она была слишком расстроена, чтобы заботиться о деликатности, — …между нами всегда оставалась связь, и я чувствовала… Ну, я знала, когда ему плохо. Я пробовала спросить его о здоровье, но ты же знаешь Натана. Она обхватила стакан двумя руками и подняла к губам. — Как это похоже на Натана — ничего не говорить.
Я не могла заставить себя заговорить о его смерти. Она была слишком огромной и непонятной, слишком страшной и безысходной.
— Ты поговорила с Евой?
— Да, она с детьми, так что не волнуйся. Я говорила с ней очень осторожно.
Я не смогла сдержаться и ринулась в бой:
— Так ты из-за своей заботливости сидела тут с Натаном?
— Прекрати, Минти. — Роуз подняла бледное лицо. — Нет.
Я остановилась и снова попыталась нащупать ключи к загадке.
— Я думаю, он обращался к врачу пару месяцев назад. Были случаи, когда он говорил, что чувствует себя очень усталым.
Последовало несколько минут, которые невозможно описать, можно только постараться вытерпеть. Я глотнула бренди, словно это был апельсиновый сок. Говорят, что мужчины, раненые в бою в первые мгновения не чувствуют боли. Бренди был просто превентивным средством. Натан редко говорил о смерти. Не мне, во всяком случае. Мы были слишком заняты разговорами о жизни. Если он и упоминал о смерти, то только, чтобы драматически погрозить пальцем: «В конце концов она всегда приходит слишком рано».
Что же Натан делал у Роуз? Я ощущала обморочный холод. Изо всех сил, чтобы удержаться на краю сознания, я думала о Феликсе и Лукасе. Они не поймут, скорее всего, еще долго. Я попыталась так же подумать о Поппи и Сэме. И Роуз.
И все-таки среди всех предположений и потрясений один вопрос не давал мне покоя.
— Роуз, что здесь делал Натан?
Я смотрела на бренди в стакане и ждала ответа. — Я должна знать.
Роуз поставила свой стакан на стол и встала на ноги. Медленно, не спеша она обошла стол, наклонилась ко мне и обвила руками. Это был жест сострадания и поддержки. Роуз необходимо было это сделать, потому что это было в ее характере… Я приняла это, потому что жаждала заботы, даже от нее. Она вздохнула:
— Бедная Минти, ты думаешь об этом…
— Да, — повторила я с горечью. — А что я должна думать?
Ее мягкая щека прижалась к моей.
— Натан был здесь не просто так. Он тебе не сказал, что случилось?
Было что-то жалкое в том, чтобы сидеть здесь с мертвым Натаном в соседней комнате — я всегда называла вещи своими именами. Но «да» непроизвольно сорвалось с моих губ. Я не знала, что она имеет в виду, но очень не хотела признаться в этом.
— Тогда ты знаешь, что «Вистемакс»… — лицо Роуз было около моего, ее руки лежали у меня на плечах, я была в ловушке.
— Да…
Моя ложь была фальшивой, как медная монета, но я вцепилась в нее. Кран капал, холодильник тихо гудел. Мы обе знали, что я лгу, и Роуз решала, как ей поступить с моим незнанием. Роуз отпустила меня.
— Вот почему.
Считается, что смерть разрушает все преграды. Этот удар настолько страшен и сокрушителен, что разбивает в прах все мелочные чувства, увертки и секреты. Это послужило главным доводом.