Вторая жена (СИ)

Придя на работу, я накинула на шею бейдж, поправила строгий пучок. Дела — это единственное, что отвлекало меня от расставания и горечи. Любовь к искусству, ведшая меня предыдущие десять с лишним лет жизни, не подводила, в отличие от такой переменчивой, неопределённой, непредсказуемой человеческой любви.

В дверь заглянула сотрудница из отдела по связям. При виде неё я теперь всегда вспоминала, как меня позвали в Сотбис, и тайно надеялась, что через неё опять объявится Набиль. Воспринявшая его, как идеального мужчину своей мечты, я ожидала от него и в остальном таких поступков, которых мне хотелось бы в идеале: приятных сюрпризов, осознания своей неправоты, красивых извинений и заверений в любви. Вспылить может каждый, естественно, особенно гордый и горячий восточный мужчина, но и остывать он должен уметь.

— Элен! Частная экскурсия. Группа ждёт у главного входа.

— Иду!

Имея звание младшего научного сотрудника, я не была рядовым гидом и, допустим, школьников по залам не водила. Но когда речь шла о «частных экскурсиях» — я участвовала. Под этими словами иногда подразумевались политики, дипломаты, знаменитости, которые в ходе официальных визитов или гастрольных туров заглядывали в музей.

Дойдя до входа, возле кассы, я увидела человек десять, в основном мужчин, не в деловых костюмах, а, значит, вряд ли политики. Возможно, съёмочная группа или ещё кто. Сопровождавшая их женщина подошла ко мне, увидев бейдж:

— Добрый день! Я переводчик, вы сегодня наш гид?

— Да, Элен Бланш, — пожала я ей руку, — интересует какой-то особый раздел искусства?

— Нет, просто обзорное посещение, — она чуть понизила голос, сообщая доверительно: — Нефтяники, ничего не смыслят в искусстве.

— Да? Откуда они?

— Из России.

У меня радостно что-то вспорхнуло внутри. Соотечественники! Надо же! Я могла бы провести их по Лувру и без переводчика, но даже здесь, на моей работе, не все знали, откуда я, принимая за француженку, настолько я ассимилировалась и влилась в здешнюю жизнь. Да и отнимать работу у переводчицы не хотелось, зачем я буду её подставлять? Раз это нефтяники, оплата более чем солидная.

Я пригласила их следовать за собой и начала рассказывать:

— Итак, мы находимся в Лувре — знаменитом музее Парижа, а некогда — королевской резиденции. Хотя первоначально Лувр представлял собой защитную крепость, заложенную ещё Филиппом Вторым в двенадцатом веке…

Взрослые люди иногда не лучше школьников — слушают так же невнимательно, отвлекаются, не проявляют должного уважения. Среди этих тоже была парочка таких. Стояли чуть в стороне ото всех, в рубашках на выпуск, шушукались между собой, тыкали пальцами. Тем временем я, рассказав об архитектуре и истории здания, перешла непосредственно к истории музея:

—… идея открыть здесь музей возникла в правление Людовика Шестнадцатого, печально известного короля, лишившегося головы на гильотине в ходе Великой буржуазной Французской революции. Окончательное решение открыть музей он принимает в тысяча семьсот семьдесят восьмом году, и назначает хранителем Юбер Робера, живописца и пейзажиста в духе неоклассицизма…

Забавно было слушать, как меня переводят на русский язык. Те двое, перенимая информацию от переводчицы, стали похихикивать:

— Юбер Робер! Имена у них конечно… хотя непонятно, где тут имя, а где фамилия?

— Робер — фамилия живописца, — не удержалась я, произнеся на французском. Переводчица стояла дальше от двух типов, и не слышала их глумливого вопроса, но когда перевела, они восприняли это как её личное замечание им и подвытянулись, попытавшись стать внимательнее. Я продолжила:

— Его полотна есть во многих музеях мира, в том числе в российском Эрмитаже…

— Я там был как-то, — опять стал делиться один мужчина со вторым, — кроме золотого павлина ничего не запомнил.

— Я запомнил, что там до хрена картин и я ноги стоптал, пока прошёл все эти грёбаные залы…

По красноватому цвету их лиц и громковатым голосам, я стала делать вывод, что они слегка подвыпили с утра, и отправились поглощать высокую культуру на сдобренную алкоголем голову — для лучшей усваиваемости, видимо.

Мы, тем временем, под их комментарии, которыми они порой щедро делились с остальной компанией — их коллегами — переместились в зал с античной скульптурой. Здесь стояла знаменитая Венера Милосская. Оба нетрезвых типа моментально зависли около неё.

— Слушай, вот тебе и хвалёная Венера… баба бабой! — сказал один другому.

— Сиськи нормальные, торчком.

— А жопа скошенная, какая-то.

— Ну ты ещё придерись, что у неё рук нет!

Критиковавший всемирный шедевр искусства перевёл взгляд на меня.

— Вон, у нашей экскурсоводши фигурка получше будет.

Я стала ощущать, как краснеют мои уши.

— Ну, она более современная, сейчас другие идеалы, а тогда…

— Да на хер мне сдалось «тогда».

Примолкнув, пока я рассказала кое-что о некоторых экспонатах, этот мужчина вдруг сказал второму:

— Я бы ей присунул.

— Венере?

— Не, этой, француженке, — кивнул он на меня.

— Ну… так-то да, аппетитная.

— Жопа — отпад.

Я чуть не забыла, о чём говорила, давясь возмущением и пытаясь не отвлекаться.