Вторая жизнь

Дома меня дожидалась мама, чтобы сообщить о трех звонках Жени, жаждущей со мной поговорить. Но так как было около одиннадцати, перезванивать я не стал.

Молча выслушал мамины упреки и прочие слова типа того, что если в ближайшее время не пересмотрю свои взгляды на жизнь, то стану хроником, сопьюсь и закончу свою жизнь в канаве под забором. Так как мама объединила эти два места, я попросил уточнить, в каком из этих двух мест я все-таки помру, в канаве или под забором.

Несмотря на уверения Незванцева, через два дня мы к работе не приступили. В баре еще оставалась куча всяких недоделок, нуждающихся в исправлении. Я же снова проходил «курс молодого бойца», только на этот раз в отношении работы бармена. Слушая Иосифа, я поражался, как вообще ухитрился проработать год в шашлычке и не загреметь под фанфары в места не столь отдаленные. Эльштейн на мой вопрос по этому поводу усмехнулся и сообщил:

– Это все потому, что у вас здесь край непуганых идиотов. В Питере тебя засекли бы через пару дней.

Я за несколько дней узнал от него кучу разных ухищрений, до которых доходил бы самостоятельно очень долго, а может, и вообще не дошел бы.

Тем не менее, несмотря на быстрый прогресс, Эльштейн решил повременить с моей самостоятельной работой, поэтому несколько дней пришлось работать вместе с ним.

Начало работы меня откровенно разочаровало. В баре наплывом посетителей не пахло, несмотря на то что на полках теснились бутылки с разноцветными этикетками, которых днем с огнем не найти в наших магазинах. Финны, ребята прижимистые, умели считать деньги не хуже наших руководителей. Зайдя в бар, они первым делом внимательно вчитывались в ценники, а затем направлялись к выходу.

На мои вопросы Иосиф только насмешливо пожимал плечами.

– Мы это все уже проходили, – сообщил он. – Я, еще когда решался вопрос с наценками, сказал, что ничего хорошего с ними ждать не стоит. Если рядом есть забегаловка, где можно выпить ту же водку в два раза дешевле, все иностранцы, имеющие рубли в кармане, отправятся туда. Это наши ребята будут понты кидать, хотя в кармане ни гроша.

Кассир, приходившая ночью в сопровождении милиционера снимать кассу, с недоумением смотрела на тонкую пачку марок и десяток монет, сиротливо валявшихся на дне денежного ящика.

Я, глядя на все это безобразие, начинал подумывать, не пора ли валить отсюда. Однако Эльштейн продолжал работать как ни в чем не бывало.

– Не дергайся раньше времени, – как-то сказал он мне. – Наверху этот вопрос решается. Ты просто не представляешь, сколько инстанций придется пройти, чтобы понизить цены. Речь ведь не о рублях, о валюте! Чего ты печалишься, зарплату, какую-никакую, нам платят. Знакомства полезные ты с иностранцами заведешь. Кто-то ведь к нам все равно заглядывает.

Знакомства я действительно завел. Молодой финн из Хельсинки, Илмари Антонен, возивший к нам группы туристов, быстро нашел дорогу в бар. Деньги у него водились, и он с удовольствием просиживал вечера у стойки. Он сносно говорил по-русски, поэтому с ним было легко контактировать. Но большинство финнов были совсем не похожи на своих потомков из 2018 года. По-английски они почти не говорили, приехав со своей деревенской фермы в большой город, не понимали, что в нем делать. Все, на что их хватало, – это, пользуясь отсутствием у нас сухого закона, тупо напиваться до потери сознания.

Как-то вечером, во время работы, меня позвали к телефону. Когда я взял трубку, то услышал в ней незнакомый мужской голос.

– Александр Юрьевич, добрый вечер, меня зовут Вадим Сергеевич, передаю вам привет от Дениса, надеюсь, вы его помните. Хотелось бы с вами встретиться обговорить кое-какие вопросы. Я примерно представляю ваше расписание, поэтому предлагаю завтра зайти по адресу… в пятнадцать часов. Вас устраивает это время?

Только когда собеседник назвал адрес, я понял, кто это звонит. Тогда вспомнил и Дениса. Как ни странно, но в восьмидесятые годы у нас в городе все знали, где находится явочная квартира КГБ. Хотя к этому времени ее наверняка там не было. Но сейчас шел только 1971 год, и эта квартира была еще не на слуху.

– Да, конечно, устраивает, я подойду к этому времени, – сказал я в трубку, из которой почти сразу донеслись короткие гудки.

На следующий день самым сложным оказалось отвязаться от Жени. После занятий она прилипла, как банный лист. А я никак не мог придумать отговорку, чтобы отправить ее домой. Ссориться не хотелось, поэтому пришлось притвориться заболевшим и срочно отправиться домой, сказав, что попробую лечь поспать.

Проводив ее до автобуса, я направился по данному мне адресу. Дверь в явочную квартиру комитета почти не отличалась ничем от остальных, кроме широкого глазка. На звонок дверь почти мгновенно открылась, и из-за нее выглянул молодой мужчина лет тридцати. Увидев меня, он расплылся в улыбке и дружелюбно произнес:

– Санек, привет, наконец удосужился ко мне зайти. Проходи, не стесняйся.