Вторая жизнь Дмитрия Панина (СИ)

Параллельно рассказу матери текли и его собственные мысли, он думал о том, что плохо знал собственного отца, и не представлял его молодым, на танцах, или позднее в форме лейтенанта саперных войск, такого, каким его увидела мать, когда не побоялась открыть дверь на поздний звонок.

- Я дверь открыла, сразу не узнала, три года прошло, спросила: "Вам кого?", а он тихо так: "Это я, Степан". Он отпросился у командира в отпуск на один день, и нашел меня. А я в тот день только в город вернулась из отряда. Могли разойтись на один день, но судьба была нам встретиться.

А мне родится... мелькало в голове у Димы.

- Надя простужена была, в жару лежала, родители в деревне, к ним немцы на постой не приходили, глухая деревня была, они там всю войну и пробыли, и ещё не вернулись. А мы с Надей выбраться к ним не успели, вот и остались в городе, я стала связной, ну да ты всё знаешь.

Дима знал.

Ещё год Степан воевал, потом демобилизовался в начале сорок шестого, осенью учиться пошел, я тоже училась, мечтала после медтехникума пойти в институт, да не сложилось.

Дима вспоминал, что хоронили отца чуть ли не всем городом, многих он учил, со многими работал, хорошо его знали, и Дима, который считал, что отец достоин лучшей судьбы с его способностью мгновенно проникать в суть любой задачки, и видеть решение ничуть не затрудняясь, даже когда Дима готовился в институт по учебнику, где были приведены примеры вступительных задач в МГУ на мехмат, и там отец легко решал, помогал Диме разобраться.

- Папа, - с удивлением сказал тогда Дима, - а ведь ты спокойно мог и в МГУ поступить.

- Не догадался, - засмеялся отец, - пошел туда, где ближе было, а потом война, а после демобилизации пошел доучиваться, где начал.

Он помолчал, потом добавил:

- Ты за меня поедешь, посмотришь, узнаешь, как там в столице.

Дима сейчас, под стук колес все того же поезда, но спустя 15 лет сопоставлял судьбы отца и тестя и удивлялся удачливости и напору второго: ведь он не так быстро схватывал, медленнее соображал, в математике, которую преподавал, знал только от и до, зато быстро улавливал и запоминал, где, что и почем, и при этом, в сущности, никогда не заблуждался относительно себя и масштабов своей личности, наоборот, всегда знал, что он умеет жить, а не звезды с неба хватать.

Он ещё думал о Светлане, о том, как быть с ней, и найдется ли родня, чтобы приютить девочку, и чем он сможет помочь.

Наконец, он уснул под стук колес: назавтра предстоял тяжелый день.

21

Когда Дима с Натальей добрались на такси до квартиры, там была только Светлана. Она сидела на диване, уставившись в одну точку, не шевелясь, только подняла глаза, когда Наташа открыла двери своим ключом и появилась на пороге комнаты.

Сестры молча смотрели друг на друга, потом Света сказала:

- Все в морге, поехали за телом.

И повалилась на диван, лицом вниз. Плечи её тряслись, но она не издавала ни звука. Спазм перекрыл ей горло.

Наташка, сама весь вчерашний день проплакавшая, села рядом с сестрой, с силой оторвала её от дивана, обняла, поглаживая ладонью вдоль спины:

- Будь мужественной, Светик, сколько ни плачь, нам его не вернуть...

- Ну, почему, почему мы остались круглыми сиротами, - плач наконец прорвался у Светланы. - Почему мы...Почему я...Почему без отца и матери...

Она остановилась, подняла голову, посмотрела на молча стоявшего Диму.

- У тебя вон Дима есть, отец все-таки.

- Нет, он - Дима, - сказала Наташа, - а папы нет....

В церкви было темно и душно, пахло ладаном. Священник попался добросовестный, отпевали долго. Две женщины в черных платках с ввалившимися от усталости глазами стояли у изголовья гроба, а рядом с посеревшими лицами стояли их внучки, две сироты: Наталья и Светлана, изменившиеся за эти три дня до неузнаваемости.

Игорь Александрович, отец Лиды, и Дима стояли вдвоем поодаль. Дьякон говорил, махал кадилом, хор пел аллилуйя, у Димы кружилась после бессонной ночи голова, он ждал, пока все закончится, боялся упасть, боялся за девочек.

На отпевании нерелигиозного Анатолия настояла его мать, Ольга Павловна.

Дима боялся встретиться с ней глазами, все думал о том, как восприняла эта суровая женщина известие о том, что девочка, которую она растила и любила, не ее родная внучка. Виноват был в этой подмене он, Димитрий Панин, который был жив, хоть и не совсем здоров, а она похоронила не только мужа, но и двоих своих сыновей. Дмитрий и в детстве ее побаивался, Ольгу Павловну, рабочую женщину, всю свою жизнь проработавшую на подъемном кране и не боящуюся ничего, ни высоты, ни тяжелой работы. Толик жаловался, что рука у матери тяжелая.

Панин понимал, что разговора ему не избежать, и томился ожиданием. Это ожидание отвлекало его от горечи из-за смерти друга, мешало слышать слова священника.

Любовь Ивановна, мать Лиды, стоящая рядом со сватьей, изредка поглядывала на него, хотела подбодрить взглядом, она любила Димку, ни в чем его не винила, зная упертый, взбалмошный характер дочери. Ей было проще, обе девочки были ей родные, дочкины дочки. Она тоже беспокоилась о том, гладко ли пройдут поминки, не будет ли Ольга резка с Димой.