Вторая жизнь Дмитрия Панина (СИ)

- Дима, ты на меня зла-то не держи, я ведь не был решающим что-то либо человеком. Всё зависело от директора, а он вычеркнул тебя из списка. Пукарев по этому поводу сказал нам: "Сейчас мы его трогать не будем, но запомним, что каждый из нас ему должен". А деньги тогда же и обесценились, ещё Раиса, секретарша Пукарева, ты помнишь её? выдала: "Бог вас наказал, что вы Диму в список не включили".

Панин с трудом понимал, о чем говорит Лёня. Столько лет прошло, и на момент, когда подавали на госпремию, у Димы были дела поважнее, чем осуждать или, тем более, обвинять своих бывших коллег. Тогда он пытался просто выжить, и для этого ему пришлось забыть время, когда он работал в институте, был женат на Виолетте, и каждый день виделся с сыном. Для него начиналась другая, вторая жизнь, в которую он не взял из предыдущей ничего, кроме любви к сыну. Сейчас ему невероятно трудно было возвратиться в прошлое.

Лёня замолчал, возникла пауза, которую Дима, занятый воспоминаниями, ничем не заполнил, даже не сказал, что зла не помнит. И Лёня, не дождавшись от Димы никакой реакции, продолжил:

- Дима, а ты знаешь, что материалы твои по теоретической разработке в проект не вошли и опубликованы не были? Ждут своего часа. Они со мной, я их взял, когда всё разваливаться стало, они у меня здесь, в Корнеле.

- Где, где? - Дима не понял.

- Ну, тут в Итаке, в Корнельском университете, в штатах. Я здесь по договору работаю второй год, здесь много наших, особенно физиков из Новосибирска. Вакансия образовалась, и твоими работами я заинтересовал одного мужика. Есть реальный шанс найти работу по контракту на 2 года, а дальше как получится.

- Лёня, а ты в курсе, что я уже 8 лет не занимаюсь научной работой?

- Да в курсе, я в курсе, но Дим, тут ведь всё уже сделано, нужно только слегка закруглить. Последние наши эксперименты, сделанные уже после того, как ты ушел, подтвердили твою теорию, значит ошибки, которую ты искал, там нет. Я знаю, ты математику преподаешь в Долгопрудном в школе при физтехе, всё же шевелишь иногда мозгами.

- Ну, шевелю, на уровне школьной математики, а надо ведь кванты поднимать, там, как я помню, тут Дима потер себе лоб, жест, которого Лёня увидеть не мог, но хорошо знал, и сейчас представлял, как Панин потирает лоб, как будто старается стимулировать процесс, идущий там, под кожей и костью лба, - там же надо рассматривать во втором порядке теории возмущений.

- Смешение уровней? - спросил Лёня и дальше они перешли на профессиональный язык, понятный только им обоим, и Дима сам безмерно удивлялся, откуда, из каких глубин всё всплывало, вспоминалось, выстраивалось.

Минут через тридцать Лёня спохватился:

- У меня, - сказал он, - карточка заканчивается, звонок сейчас прервется. Я пошлю тебе договор, и билет куплю, ты не выходи в сентябре на работу, а в октябре прилетишь, пройдешь собеседование, ну чисто формально, и останешься. Жилье я тебе подберу, это несложно. Снимем квартиру одну на двоих. Леня замолчал, колеблясь и все же спросил:

- А как у тебя с этим? Всё тихо?

Дима сразу понял, о чем он. Такие вещи он научился понимать с полунамека.

- Да, - сказал он, - всё тихо, с той поры ни разу. Но курс транквилизаторов два раза в год для профилактики и во время стрессовых ситуаций...

- Думаю, что здесь стресса будет меньше. Жди конверт с договором.

И не попрощавшись, что очень на него походило, Лёня дал отбой, а Дима остался с трубкой в руках, ошеломленный.

Нужно было с кем-то посоветоваться, но Валера был на даче у старых друзей, и собирался вернуться только в понедельник вечером, а больше поговорить на такую волнительную тему было не с кем. Девочек и Мишу Дима не хотел взбудораживать раньше времени. И, кроме того, опекунство на Свету не было оформлено до конца, а без нее Дима поехать не мог. Оставалось ждать понедельника.

А что мог сказать Валера?

С одной стороны, конечно, это удача, контракт на два года, но он не представлял себе Диму в новой обстановке, среди чужих людей, чужого языка, не будет ли это чрезмерной нагрузкой для него? И по жизни у него здесь есть постоянный врач, приятель, а там?

Засиделись они в тот вечер долго, до глубокой темноты, и ни к чему не пришли: очень уж заманчиво было поехать, не упустить шанс заняться интересной работой, осуществить себя, в конце концов.

По поводу интересной работы Дмитрий неожиданно сказал, сказал так, как будто сейчас, сию минуту об этом задумался: