Вторая жизнь Марины Цветаевой. Письма к Анне Саакянц 1961–1975 годов

Знаете и Вы, что «Занавес» был опубликован в «Русском Современнике»[69] (Ленинград — Москва 1924 г.) в иной редакции, чем «После России»? Вот только сейчас узнала впервые, что стихи 24-го года были опубликованы здесь после ее отъезда. Каким образом? Верно, через Бориса Леонидовича, как когда-то стихи, посланные через Бальмонта[70], публиковались там, когда мама была здесь. Из цикла «Стол» на Западе было напечатано 2 стиха — «Спасибо за то, что ствол» и … «Спасибо за то, что шел»[71]. Если бы в сборнике пошел весь цикл, то я произвела бы еще одну глубокую разведку в черновиках, чтобы найти хвост, отсутствующий в беловой тетради, стиха «Квиты, вами я объедена»[72]. Это — единственная возможность восстановить, т. к. свериться больше не с чем, пока что.

Погода — то метель, то солнце. В голове — то Лопе, то Вега. Так и существую, дальше видно будет. Как раз в тот день, который и Костя помнит, 21 марта, получила первое письмо от Иры[73] — посланное с оказией, т. к. он может переписываться только с братом[74]. Живет, работает, читает «Волшебную гору»[75] и …довольна судьбой, что меня очень огорчило. Целую.

Ваша А. Э.

11 29 марта 1961 г. [76]

Милая Анечка, спасибо за утешительную весточку — Дай Бог!

Приехать не могу главным образом потому, что подвернула ногу, получилось растяжение и добраться в таком состоянии до Москвы немыслимо. Очень жаль, надо бы приехать. «Офицера́» меня все же огорчают, они будут очень диссонировать — да и патриотизм, мягко говоря, жидковат! Не находите?

А история стиха такова (истории, связанные со многими стихами, помню!) — на толкучке, в той старой Москве, которую Вы знаете только по стихам, а я еще застала ребенком — мама купила чудесную круглую высокую (баночку? коробочку?) из папье-маше с прелестным романтическим портретом Тучкова-четвертого[77] в мундире, в плаще на алой подкладке — красавец! И хотя в те годы мама явно предпочитала Наполеона его русским противникам… но перед красотой Тучкова не устояла — вот и стихи! Коробочка эта сопутствовала маме всю жизнь, стояла на ее столе, с карандашами, ручками. Ездила из России, вернулась в Россию… Где она теперь?

Культ Наполеона в те годы — моего раннего детства — шедший еще от бабушки[78] — цвел в нашем доме. Как мне попало, четырехлетней, когда я раскокала чашку, всю золотую внутри, с портретом императрицы Жозефины[79], и «овдовила» парную с ней чашку с Наполеоном! До сих пор помню…

Но я растеклась мыслию[80] по древу, а надо работать. Как Вы, кстати, понимаете это: «растекаться мыслию по древу»? Напишите. Мне пришло одно занятное толкование в голову. Не сейчас, конечно, сейчас ничего не приходит в оную и почти ничего не выходит оттедова.

Анечка, не забывайте вести счет моим долгам, т. к. за «Гончарову» надо же платить, купите, если не трудно, парочку-троечку «Вьетнамцев». Есть ли у Вас пока деньги на эти непредусмотренные расходы? «Приключение» и «Фортуна» есть и то ли «Тезей», то ли «Федра» — не помню, которая из двух.

Пьес, действительно семь, из которых одна не опубликована — «Червонный валет» (вернее, драматический этюд или сценка) — и одна «Ангел на площади» — самая первая — утрачена, т. е. была бы первой по счету из восьми[81].

Поэмы сейчас не помню, может быть, он (Орел) считает неопубликованного (но и незавершенного) «Егорушку»[82] — самую большую из неоконченных поэм?

Да, я написала как-то Орлову, что очень довольна Вашим редакторством книги, т. е. что она именно в Ваших руках, популярно «разобъяснила» почему — но все это не есть «чрезмерные похвалы».

Пока все на скорую руку. «Орловской» фотографии не завидуйте — у Вас еще все впереди!

Целую Вас

Ваша А. Э.

12 8 апреля 1961 г.

Милая Анечка, спасибо за всё — пока, по тем же причинам, что и у Вас — вкратце! Статья, действительно, вполне, может быть, даже чересчур (?) приемлемая, а заплатки сразу видны, т. е. не входят в органическую ткань. Что, в общем, и требуется. Ахматова, пришедшая как раз на Пасху, обрадовала. В книжечке много тех, прелестных стихов[83], за которые всегда будем прощать ее теперешнее ожирение всестороннее. Портрет ошеломляющий, вначале — всматриваешься, и хорошо. Но, конечно, же не для данной серии гослитовской. Если консультанты те, о которых пишете — Твардовский[84] и Перцов[85], то последний уже консультировал верстку — Мария Яковлевна[86] говорила, что благожелательно, а первый, по словам Эренбурга, считает Марину Цветаеву поэтом «интересным, но не крупным»[87]. Сам он решать не любит, и в качестве консультанта сам консультируется, таким путем чуть не закопал Паустовского[88] и угробил Казакевича[89]. Посмотрим.

Что до колдовства, то я, как и Вы, не «произвожу» его, а только «потребляю». Спасибо, что нам хоть это дано. Что еще? Еще много всего, но — потом. — А пока целую Вас. Спасибо за всё. Привет Косте, непременно соберемся все вместе.

Пишите!

Ваша А. Э.

13 11 апреля 1961 г.