Вторая жизнь Марины Цветаевой. Письма к Анне Саакянц 1961–1975 годов

Милая Анечка, я очень огорчена тем, что, получив мою дурацкую и невнятную весточку, Вы уже, очевидно, предприняли какие-то шаги в Восточной редакции. Напрасно. Я отказалась от переводов Тагора не из-за занятости, а потому, что они у меня не получаются. Оттого, что я сейчас располагаю свободным временем, дело, по-моему, не меняется. И тогда, когда я делаю переводы, лежащие у Вас в столе в той маленькой книжечке, у меня было достаточно времени, однако они, по общему мнению, вышли дерьмовые. Значит, не во времени дело. Если Вам любопытно, посмотрите у Ярославцева[134] стенограмму обсуждения моих тагоровских переводов — и тон их и сущность скажут Вам больше, чем мой эпистолярный лепет. Сашка Горбовский[135] просто небольшой подлец и как таковой для меня не в счет, но с мнением других я обязана считаться — хотя бы внешне! Я не собираюсь пользоваться отчаянным положением второго тома, Шервинского[136], Ярославцева и еще какой-то дамы, чтобы ввинтиться в эту редакцию; не собираюсь латать дыры, оставленные Ахматовой[137] и Тушновой[138]; найдутся и без меня охотники. Стара я, чтобы себя ломать — и так вся переломленная. К тому же только что отработала 4 месяца без перерыва по 14 часов ежедневно — единственный отдых был — считка с Вами маминой книжечки. Я устала и еле дышу, и мне также мало дела до Тагора, как и ему до меня. Пусть другие причесывают ему бороду на русский лад — желаю им успеха.

Отдышусь, «доведу до ума» злополучную Лопу, а там видно будет — или не будет.

В Москву я в ближайшее время не поеду и заботиться о хлебе насущном не буду — Бог подаст, а не подаст — значит его и вправду нет.

Очень жду Вас в Тарусу — об этом писала Вам и жду Вашего ответа. Будем вместе соображать, где было «ихнее гнездо хлыстовское»[139] по указанным мамой приметам, часть которых сохранилась и по сей день.

Есть к Вам одна наглая просьба: если не очень трудно, перешлите одного пресловутого Тагора по адресу: Москва Г-69, Мерзляковский переулок 16, квартира 27. Елизавете Яковлевне Эфрон. Это старшая сестра моего отца, мама называла ее «солнцем нашей семьи». Если хотите взглянуть на это солнце, пока не закатилось, и пока оно — (ей много лет), то зайдите, предварительно позвонив (К 5–59–94) <и> объяснив, что Вы несете книжечку по моей просьбе, Вы увидите женщину, которая сохранила мамин архив, и конуру, в которой мама жила с Муром вдвоем после нашего с отцом ареста. Это темная прихожая перед теткиной комнатой. Взглянув — Вы еще что-то поймете в маминой жизни. И в моей, может быть. Ибо это и моя конура. Тете я посылаю открыточку, что Вы или пришлете книжечку или занесете.

Приехать сюда можно после 15 мая, в любое время между 15–31, только предупредите. Не только можно, но и нужно. (Приехать.) Целую Вас, спасибо за всё.

Ваша А. Э.

Мой адрес: не «Таруса 1 Дачная» и т. д. а Таруса 1-я Дачная ул. Дачных ул. у нас три — из них моя — первая!

21 15 мая 1961 г. [140]

Милая Анечка, я в таком обалдении, что не помню, написала ли Вам в ответ на Твардовского, или, мысленно поговорив, на этом успокоилась? Так или иначе, все получила, за все спасибо. Твардовский очень хорош — не ожидала — а относительно Андрюши Вознесенского просто пришла в восторг — то самое[141]. Только почему он не понял, что у беременной под шалью?[142] Хорошо хоть не усомнился в поэмах. А что дальше слышно?

Может быть, к концу месяца приеду на коротко в Москву, может быть, и нет, а Вас ждем в начале июня, надеюсь, что ничего не помешает. Сейчас дожди, соловьи, черемуха.

Обнимаю Вас.

Ваша А. Э.

22 16 мая 1961 г. [143]

Милая Анечка, только вчера отправила Вам какую-то сомнительную открытку — то ли писала Вам, то ли не писала в ответ на рецензию Твардовского[144] — плодом этих горестных раздумий и явилась открытка, а сегодня получила следующую Вашу весточку, и опять надо утомленному лентяю браться за перо. Чем мне за семь верст киселя хлебать — учитывая, что опять дождик — до почты, где прямая связь с Москвой только что-то около двух неудобнейших часов в сутки, а остальное время надо пытаться «связаться» через Калугу, может быть, проще будет Вам послать мне телеграмму? Хорошо было бы, чтобы Вы ее дали, узнав у Орла, до какого числа он будет в Москве и вообще желает ли меня лицезреть в этот заезд. Он мне писал, что будет в Москве в июне. Отменяет ли его майский — возможно, скоропалительный заезд в Москву июньскую поездку? Мне ведь отсюда выбраться не так быстро, и нужно было приехать ближе к концу месяца, и если Орлов приедет на 2–3 дня, мы рискуем с ним разминуться. А вообще-то я, конечно, рада буду его повидать, он много сделал для маминой книжки и многое принял близко к сердцу, что не так-то часто встречается у людей пожилых и многоопытных!