Вторая жизнь Уве

В субботу вечером он напялил на себя старый коричневый отцов пиджак. Тянувший в плечах. Съел две сардельки, семь картофелин, которые сварил на плитке у себя в комнатенке. Прошелся по дому с отверткой, прикрутил все, что просила хозяйка.

– На свидание, что ли? – громко поинтересовалась она у Уве, спускавшегося по лестнице.

Она впервые видела его в пиджаке. Уве угрюмо кивнул.

– Угу, – ответил он тоном, не позволяющим понять, ответ это или просто мычание.

Бабулька кивнула, пряча улыбку:

– Небось красоточка – ишь, как вырядился!

Вздохнув, Уве коротко кивнул. Он уже был в дверях, когда хозяйка крикнула из кухни:

– Цветы, Уве!

Всунув голову в кухню, Уве вопросительно уставился на нее.

– Цветы ей подари! Ей понравится! – с нажимом сообщила хозяйка.

Уве кашлянул и скрылся за дверью.

Четверть часа томился он, поджидая ее на вокзале в своем куцем коричневом пиджачишке и надраенных башмаках. Он скептически относился к людям непунктуальным. Отец его всегда говорил, что нельзя доверять тому, кто опаздывает. «Какое важное дело можно поручить человеку, коли он даже прийти вовремя не сумел», – ворчал отец, глядя, как кто-нибудь из путейцев, опоздав на три, а то и на целых четыре минуты, как ни в чем не бывало отмечает на проходной пропуск. А железная дорога, стало быть, жди!

Как вы понимаете, каждую из этих пятнадцати минут под станционными часами Уве провел с чувством легкого раздражения. Впрочем, минуты шли, и раздражение начало перерастать в беспокойство. Уве уже готов был поверить, что на самом деле Соня назначила свидание, чтобы подшутить над ним. Разумеется, она и не думала приходить, размечтался тоже! Едва эта мысль укрепилась в нем, как в душу стремительной лавой хлынул стыд: Уве захотелось швырнуть букет в первую попавшуюся урну и бежать с вокзала без оглядки.

Впоследствии он сам бы не смог вразумительно объяснить, почему так и не ушел. Может, чувствовал, что уговор есть уговор, даже если дело касается свидания. А может, по какой другой причине. Трудно сказать.

Знай его отец, сколько еще таких же мучительных минут проведет его сын в ожидании этой девушки, глаза его вылезли бы из орбит, и он навсегда остался бы лупоглазым. Но сын тогда и сам этого еще не знал. Когда же она наконец выпорхнула к нему в цветастой юбке и клубничного цвета кофте – настолько аппетитного, что Уве, потоптавшись, решил: ничего страшного, такой девушке позволительно и опоздать.

Цветочница в киоске спросила: «Чего желаете?» – «А мне почем знать? – ответил он. – Твой товар – не мой, тебе лучше знать». Цветочница было смешалась, но тут же нашлась – спросила, какой цвет любит та, которой предназначается букет. «Розовый», – без тени сомнения ответил Уве. Хотя точно не знал, так ли это.

И вот она стоит перед ним в этой кофте цвета спелой клубники, на фоне которой блекнут все остальные краски, и счастливо прижимает цветы к груди.

– Какая красотища! – радуется она так искренне, что Уве опускает глаза и начинает ковырять носком пристанционную щебенку.

Уве не понимал этих хождений по ресторанам. Кому это нужно – оставлять в заведениях такие деньжищи, нельзя разве поужинать дома? Что за радость – сидеть на вычурных стульях и жевать странную стряпню, особенно когда прекрасно знаешь, что за столом двух слов связать не можешь? Ну, хоть поел заранее – теперь, по крайней мере, сможет угостить ее, чем она сама пожелает, а сам возьмет из меню что подешевле. А спросит она о чем, так хотя бы не придется отвечать с набитым ртом. Чем не план, ликовал Уве.

Принимая ее заказ, официант угодливо улыбался. Уве и сам догадывался, о чем и он, и все посетители подумали, когда они с Соней вошли в ресторан. Слишком хороша для него – вот о чем они подумали. И Уве сразу почувствовал себя глупо. Поскольку целиком и полностью разделял их мнение.

А она оживленно щебетала – про учебу, про книги, какие прочла, про фильмы, какие посмотрела. И любовалась им, впервые давая почувствовать, будто он – единственный мужчина в мире. И тогда Уве решил, что нечего больше врать, надо рассказать все как есть. Откашлялся, собрался с духом и выложил ей всю подноготную. Что никакой он не солдат, что он – простая поломойка на ночных поездах, что у него больное сердце, а врал он ей лишь потому, что очень уж ему полюбилось кататься с ней на поезде. Он был уверен, что в последний раз ужинает с ней в ресторане, что она слишком хороша, чтобы ходить по ресторанам с таким обманщиком. Исповедавшись так, он положил салфетку на стол, вытащил бумажник, желая расплатиться, подняться и уйти.

– Виноват, – пробормотал он сконфуженно, пнул ножку своего кресла, потом прошептал чуть слышно: – Мне просто хотелось узнать: каково это – быть парнем, который тебе глянулся?

Он уже вставал, когда она, перегнувшись через стол, накрыла его руку своей.

– Никогда еще не слышала от тебя столько слов за один раз, – улыбнулась она.