Вторник. Седьмое мая: Рассказ об одном изобретении

Важно еще, как оформлено конструктивно. Лодж приладил когерер попросту на одной дощечке со звонком. Грубо, очень грубо. Почти так же примитивно, как и его, Попова, пробное сооружение: трубочка на рамке гальванометра, что стоит сейчас там без дела в кабинете. Но ведь это только пробное! И неудивительно, что такое использование звонка себя не оправдало и Лодж в нем разочаровался.

А если как-то иначе? Если все же тот же звонок, но приспособленный совсем по-другому? Бьющий по чашке молоточек — это же сама воплощенная вибрация. Неужели от нее отказываться!

Звонок не давал ему покоя. Попов остановился в сквере, напротив памятника Беллинсгаузену. Ковырял палкой в задумчивости рыхлый, ноздреватый на солнце снег, словно из него хотел вытащить какое-нибудь решение. Бронзовый адмирал, открыватель неизвестных земель в океане по гу сторону шара, глядел пронзительным металлическим взором на грузную, по-зимнему малоповоротливую фигуру в галошах у подножия.

На башне пробили куранты. Попов повернулся и заспешил домой.

К обеду дружно появились гости. Не званые какие-нибудь — Александр Степанович этого не любил, — а просто свои, близкие, с которыми можно было провести время непринужденно. Рассевшись за длинным столом, все с увлечением исполняли церемонию пельменей: каждый накладывал перед собой ножом фарш на кружочек тонко раскатанного теста, тщательно завертывал и выкладывал «заготовку» на лист, присыпанный мукой. Потом торжественно опускал в кипяток. В шутках и взаимных подсмеиваниях не было недостатка. Под конец в обилии поглощался вкуснейший горячий чай, на что Поповы, по давней уральской привычке, тоже были мастера.

А потом химик Колотов, сослуживец Александра Степановича по Минному классу, сел за фортепьяно. Рыбкин вынул свою флейту, по-воскресному приодетый, в тугом краххмальном воротничке и в мешковатом косткше, в котором пряталась его маленькая фигурка. И принялись музицировать. Александр Степанович слушал, ласково поглядывая на них из-под опущенных век. В углу деликатным шепотом обменивались Николай Георгиевский и Геннадий Любославский, оба приехавшие на день из Петербурга. Георгиевский привез университетские новости и, как всегда, по просьбе Александра Степановича кое-какие редкие детали физических приборов, которые не достать в Кронштадте. Любославский рассказывал про свой Лесной институт. Фортепьяно и флейта заливались дуэтом на разные лады.

Казалось, все было так далеко в тот тихий, безмятежный час от всяких лабораторных поисков и волнений, от трубочек, порошков, механизмов встряхивания. Попов не имел обыкновения даже друзьям рассказывать, что у него там готовится, за экспериментальным столом физического кабинета. Его об этом и не расспрашивали. Только потом, когда будет все решено и готово, он с удовольствием покажет перед публикой новый опыт. А пока — воскресенье и маленькие радости отдыха.

Но вот он вдруг поднялся с кресла в самый разгар дуэта и, тихонько ступая, прошел в соседнюю комнату — свой домашний кабинет. Быстро на первом попавшемся клочке бумаги набросал он несложную схемку. На ней видное место занимал обыкновенный электрический звонок.

Попов сложил бумажку, сунул ее в карман рабочего пиджака и так же тихонько, молча вернулся в залу, в свое кресло. И так же прикрыл веки. Будто ничего не произошло.

Рыбкин, прикованный взглядом к нотному листу, продолжал выводить на флейте рулады.

Заметил ли он? Все равно он не стал бы сам допытываться.

Александр Степанович не стал ни о чем говорить. Он свято соблюдал для своего помощника этот воскресный отдых. Сегодня ни о чем таком мудреном.

Но завтра…

СКВОЗЬ ЧАЩУ ПРОТИВОРЕЧИЙ

— Смотрите-ка, Петр Николаевич, какую я придумал штуку, — сказал он на следующее утро ассистенту, встретясь с ним снова в лаборатории Минного класса.

Вытащил из кармана бумажку с наброском схемы. Рыбкин поглядел, еще раз поглядел и только шумно выдохнул:

— Ух ты!

Совсем простая схема. В центре ее — обыкновенный электрический звонок, какой висит почти в каждой квартире. Но эта очень простая схема решала самый сложный, запутанный вопрос — автоматическое встряхивание. Для приема сигналов. В зависимости от сигналов.

В самом деле, как придумал Попов, все было чрезвычайно просто. Электрический звонок должен отмечать прием волны — вместо прежнего гальванометра. Приходит волна и, меняя сопротивление опилок, пропускает ток от батареи к звонку. Звонок звонит. Но молоточек бьет не только по звонковой чашке, а, отскакивая обратно, бьет по трубочке с порошком. Бьет, щелкает, барабанит, стучит — как вам больше нравится. Биение сотрясает опилки, в них распадаются нити, и трубочка вновь готова к приему. Так с каждой волной: один удар извещает звонком о ее приходе, другой удар тут же немедленно стирает с порошка ее следы.

Головоломка решена. Волна прокладывает дорогу волне. Приемник волн становится приемником сигналов.

Так было по схеме. В условных линиях на бумаге она была ребячески простой. В действительном устройстве, в цепочке живых деталей, она обрастала еще множеством затруднений.