Вторник. Седьмое мая: Рассказ об одном изобретении

Попов укрывался от всей этой сутолоки за толстыми стенами электростанции, стоящей как бы в стороне, на территории старой ярмарки, у запруды большого отводного капала. Отсюда, из окна своего крохотного кабинетика, видел он гладкую водную муть и листву старых лип.

Шум выставки заглушался здесь ровным гулом работающих паровых машин и динамо. Знакомое и какое-то успокоительное для привычного уха дыхание электрической жизни, но к ритму которой надо было все время прислушиваться, присматриваться. Два десятка машин, снабжающие энергией этот крупный оживленный волжский город, его дома, его улицы, его ярмарку… А теперь еще это всероссийское сборище, именуемое выставкой. Дуговые фонари, гирлянды и грозди лампочек, освещение наружное и освещение внутри, иллюминация и всякие световые эффекты — выставка доила изо всех сил скромную электростанцию. Надо было все время следить за бесперебойностью работы.

Попов то и дело показывался на распределительном пункте станции, где были сосредоточены контрольные приборы, переключатели. Следил за показаниями стрелок, за диаграммами механически пишущих регистраторов. Проверял записи в журнале. Обходил машинное отделение. Машинисты и техники встречали его по привычке под козырек, гаркая, как на корабле: «Здравия желаем!..»

Эта станция в центре России, вдали от флота была все же истинным отпрыском кронштадтского Минного класса моряков — первых электроосветителей страны. Основал ее здесь десять лет назад на площадке Нижегородской ярмарки отставной лейтенант Рюмин, воспитанник Минного класса. Поддерживал строительство генерал-губернатор Баранов, бывший моряк-изобретатель и герой операций на Черном море. Первым инженером на станции был отставной офицер Престин, также воспитанник и преподаватель Минного класса, почти весь персонал — бывшие минеры. А теперь еще Попов вот уже семь лет улучшает и расширяет станцию, привлекая к себе на службу все тех же отставных унтер-офицеров и минеров. Станция в горячие дни работает, как боевой корабль, дымя своими трубами.

Лето выставки было жаркое. Грозы ходили над Волгой. И грозоотметчик Попова, высунув с крыши станции длинный провод антенны, усердно записывал там, в помещении распределительного пункта, на вращающемся барабане сигналы далеких молний. Давал предупреждение. Сеть выставки не могла выйти из строя.

Ну, а тот новенький экземпляр, специально отделанный на показ, — как он себя ведет? Он привез его с собой из Кронштадта перед открытием выставки, поставил под указанным номером в павильоне метеорологии среди всяких приборов по изучению погоды — анемометров, термометров, барометров, гигрометров, — «завел» его на запись, показал объяснителям павильона, как с ним обращаться, и с тех пор навещал его только в случаях, когда надо было что-нибудь подправить. Прибор этот, став экспонатом в чужом павильоне, как бы отделился теперь от него, от Попова, перестал ему принадлежать и тому, ради чего он был задуман, потонув в узких интересах совсем другой области. Прибор под маской. Хотя эксперты-метеорологи его и похваливали и он выводил на бумаге кривые атмосферных разрядов и привлекал редких посетителей своим позвякиванием из заоблачных высот, Попов избегал без нужды туда заходить. Разве этакое должен был бы показать он здесь, на всероссийской арене последних достижений!

Впрочем, он почти еще ничего не видел на этой выставке, кроме своего электротехнического отдела, занятый в нем в качестве эксперта. И еще более занятый на своей электростанции, которая отнимала часто даже ночь. Остальное вокруг проходило как-то мимо. Почти не удавалось посидеть с петербургскими друзьями, с Георгиевским и Любославским. Они приехали сюда, на всероссийское сборище, в качестве членов электротехнического жюри, работали так же на электростанции в дни особо больших нагрузок. Они виделись по делу. А по-дружески, запросто — уже не хватало. Не говоря уже о знакомых кронштадтских. Капитан Тверитинов, лейтенант Колбасьев… Он только знал, что они где-то здесь.

В те часы, когда бывал свободен, спешил он из Нижнего в село Растяпино, где Поповы снимали дачу и где ждала его Раиса Алексеевна, ждали дети. Усталый и какой-то оглушенный от всей сумятицы, пил он чай, стакан за стаканом, пока не почувствует возвращение сил. Брал удочку и уходил на реку — одинокая, неподвижная фигура, сидящая у воды. Нужен ли был ему улов или просто глядеть на воду? Неважно что, но ему это было необходимо.

Выставка шумит уже не первый месяц, а он, оказывается, ее и не видел. Сегодня решил: надо все-таки посмотреть. И, передав станцию на попечение дежурного инженера, отправился через мостик туда, на главную территорию, в долгий обход.

Его поглотили толчея, пестрота, разноголосица. Шел он медленно, как зритель, от павильона к павильону, от площадки к площадке, ко всему приглядываясь. Все было новым и неожиданным — и многое из того, что показывалось, и многие из тех, что пришли сюда на все это посмотреть.