Вторник. Седьмое мая: Рассказ об одном изобретении

Да, но вот еще в том же пакете газета «Новое время». На другой же день откликнулась на заметку «Петербургской газеты». Произвела его, Попова, сначала для важности в профессора и тут же бросила ему прямо в лицо:

«Об этой скромности можно только пожалеть… Скромничать в данном случае не приходилось… разве только из боязни, что бы кто-нибудь другой не воспользовался идеей, ставшей известной».

Вот как! Публичный ему упрек. «Новое время» — газета одна из самых распространенных, достаточно крикливая и к тому же известная своей, если можно так выразиться, «известной репутацией».

Тверитинов жирно это отчеркнул и в сопроводительном послании написал: «Извините, Александр Степанович, но я думаю, Ваш долг, Ваша обязанность на это ответить».

Неужели еще придется во все это ввязываться! Писать, объяснять…

Он поднялся из-за стола. Прошелся взад-вперед по тесному кабинету. И направился в обход по станции, будто именно сейчас была в этом какая-то особая надобность.

Но все равно от непрошеного не уйти. Не спрячешься даже за гулом работающих машин. Тверитинов понимает в таких вещах куда больше его. И раз советует так настоятельно, значит, так действительно нужно. Ответить.

Прервав обход, он вернулся к себе в кабинет.

Заставил себя снова сесть за письменный стол. И начал набрасывать своим круглым, разбегающимся почерком:

«Милостивый государь! В № 7673 Вашей уважаемой газеты…»

Зачеркнул выражение «Вашей уважаемой газеты» и написал просто:

«В № 7673 «Нового времени»… было сообщено…»

Письмо в редакцию. Он вынужден это сделать. Всегда относился он к личным признаниям на газетных столбцах с чувством какой-то неловкости, даже брезгливости. Выворачивать публично собственную душу! А теперь самому приходится… Увы, он обязан понимать, что означают слова в письме Тверитинова: «Ваш долг…»

И он писал:

«…Вы сопровождаете это сообщение замечанием о неуместной скромности автора и делаете предположение, что мотивом этой скромности могла быть боязнь, чтобы кто-нибудь не воспользовался идеей…

Но мои опыты и приборы, о которых идет речь, были описаны в трех русских журналах… и три раза были предметом сообщений в петербургских ученых обществах…»

Перечислил названия и номера всех журналов, даты всех своих докладов, начиная с весны 1895 года.

«Во избежание каких-либо недоразумений, подобных Вашему замечанию, я и пишу это, может быть, несколько длинное письмо».

Действительно, ему пришлось дать длинный перечень. Все опыты и демонстрации. Все испытания в помещениях и на открытой местности за истекшие два года. Решающие шаги беспроволочной сигнализации.

«Опыты с моими приборами продолжаются в Тран-зунде…»

Теперь нужно еще было коснуться того, что же обнаружилось в ящиках Маркони.

Несколько раз зачеркивал написанное, откладывал перо. Никто не мог его от этого избавить. Но как говорить об этом? Сказать напрямик?

Надо помнить, что его письмо — не беседа между приятелями. Нельзя давать волю чувствам, тому, что лежит на душе. Спокойствие, спокойствие!

И он писал:

«Оказалось, что приемник Маркони по своим составным частям одинаков с моим прибором…»

Может быть, этим и ограничиться? Привести только точное техническое сравнение.

Нет, так нельзя! Надо все-таки показать, как он к этому относится. Хотя бы в самой сдержанной форме.

И он приписал:

«В заключение несколько слов по поводу «открытия» Маркони. (Открытие — обязательно в кавычках!) Заслуга открытия явлений, послуживших Маркони, принадлежит Герцу и Бранли. Затем идет целый ряд приложений, начатых Минчиным, Лоджем и многими после них, в том числе и мной».

Строгий перечень: кто за кем шел. Цепочка исследований от одного к другому, как и бывает в подлинной науке. Молодому человеку не худо бы об этом знать.

А все-таки, что же он собой представляет, этот молодой человек? Итальянец, так быстро преобразившийся в англичанина. Действует он довольно смело. Это надо признать.

И Попов не мог не добавить:

«А Маркони первый имел смелость стать на практическую почву…»

В конце письма подчеркнуто обозначил свою подпись: «Преподаватель Минного офицерского класса», — как бы возвращая газете любезно подаренный ему и не соответствующий титул профессора.

Долго перечитывал это свое послание, провожая строчки тяжелым взглядом.

А вечером писал давнему своему товарищу по университету и мужу сестры Федору Капустину: «Вообще это дело доставляет мне много хлопот, беспокойства…» Вполне частное письмо, в котором по-родственному можно признаться в том, что лежит на душе.

МАРКОНИ И КОМПАНИЯ

Ждали приезда Маркони.