Вторник. Седьмое мая: Рассказ об одном изобретении

А связь все-таки необходима. Без связи — угроза. Срыв спасательных работ. Факт, от которого не уйти. Николай Второй выразил свое монаршее неудовольствие: «Опасные неудобства неимения телеграфа на главнейших пунктах побережья Финского залива… Предписываю вам немедленно войти в Государственный совет с представлением об ассигновании сверхсметного кредита на будущий год на расходы, необходимые для соединения острова Гогланда телеграфным кабелем с материком…» В штабных и министерских кругах новый переполох. Царское повеление о спасении броненосца не может быть выполнено. По крайней мере до весны прокладка подводного кабеля невозможна. Надо, чтобы очистилась вода. Но ждать до весны — значит поставить броненосец под страшную угрозу ледохода. Значит, что же, смириться с его гибелью?

Строились разные проекты связи. Возникла даже идея проложить к острову телеграфные провода — на столбах, прямо по льду. Но это сулило такие трудности, что проект тут же отпал сам собой. Где же выход?

Отчаяние заставляет… Тут вспомнили о другой ученой фантазии. О том, что, казалось, пожалуй, даже более сомнительным, чем идея ледокола. Воздушный телеграф. Им занимается Попов, преподаватель в Кронштадте.

— Вы смогли бы осуществить? — спросили его в Главном штабе.

Он смотрел на карту, развернутую перед ним. Плавно очерченный, вытянутый грушей рукав Финского залива. Почти посередине — продолговатое пятнышко острова Гогланд. Там все и случилось. Вокруг водяная пустыня. Ледяная пустыня.

— Вот досюда наиболее короткое расстояние. Для передачи сообщений, — острие карандаша ткнулось в точку, где на карте на северном, финском побережье был отмечен городок Котка.

Котка связан телеграфной линией с Петербургом. Можно было бы из штаба передавать все распоряжения в Котку, а оттуда… Оттуда надо сделать прыжок через замерзший залив. Воздушный прыжок. Сорок шесть километров.

— Как ваш беспроволочный телеграф? Одолеет?

Попов не отрывал взгляда от карты. Сорок шесть километров. Им удалось с Рыбкиным, принимая на телефон, дотянуть до сих пор самое большее до тридцати шести, тридцати семи километров. Запуская при этом антенны высоко на змеях. В такую погоду, в метели и стужу на змеи рассчитывать постоянно нельзя. Их можно применять только от случая к случаю. Все придется на мачтах. И не отдельный опыт, а постоянная связь. И не условные сигналы, а правильные телеграфные сообщения. В одну сторону. В другую сторону. Передача и прием. Полностью деловая, практическая телеграфия. С ответственной, очень ответственной целью. И надо преодолеть уже не тридцать шесть километров, а сорок шесть. На десять больше, наверняка. А он знал, чего могут стоить эти лишние десять…

Собравшиеся в штабе высшие чины ждали, что он ответит.

— Постараюсь… — сказал он.

— У нас нет другого выбора, Александр Степанович!

— Постараюсь… — кратко повторил.

Собрать приборы нетрудно. Они были уже проверены для демонстрации на съезде. Теперь им предстояло другое действие. Конечно, приборы последнего изготовления наиболее сильные.

Ночь перед отъездом Попов провел вместе с Рыбкиным на петербургской квартире матери Петра Николаевича. Последние приготовления. Последние указания и советы. Они выработали программу действий. Подсчитали по дням, по часам. Чтобы каждый знал, что в данный момент делает другой там, на отдалении друг от друга, через пустыню Финского залива. Что должен делать. Александр Степанович составил на бумажке расписание: в какой час каждая станция будет посылать, в какой час — принимать. В полдень — перерыв. После перерыва опять работа то на прием, то на передачу. И так круглый день… Если, конечно, вообще что-нибудь пробьется.

— Придется еще иметь прожекторы, — сказал Попов. — Красный свет — тире. Белый свет — точка. Возможно, видимость позволит.

— Прожекторы? — ревниво спросил Рыбкин.

— Разумеется… Надо быть готовым ко всему… — тихо сказал Попов.

Да, он прав. В таком деле, как их беспроволочная телеграфия, все было еще так зыбко, неверно, капризно, так мало еще проверено на практике, что… всякое может быть. Надо было очень знать свою аппаратуру и очень верить в то, что в нее заложено, чтобы решиться на такой шаг, какой им сейчас предстоял. И все же не забывать при этом, что существует такая вещь, как страховка. На всякий случай.

Рано утром, когда Петербург еще спал в холодной тьме, они разъехались на вокзалы в разные стороны. Рыбкин должен был примкнуть к спасательной партии, отправляющейся на Ревель и оттуда ледоколом на Гогланд. Попова ждали на Финляндском вокзале, чтобы отвезти его в Котку.

И вот он на финском берегу, вернее, на крохотном островке Кутсало, что торчит сосновой шишкой перед самой Коткой, чуть выдвинутой в море. Здесь было окончательно выбрано место для станции. Так удалось выгадать против Котки почти пять километров. Все-таки на пять километров поближе на юг, к Гогланду. На пять километров легче электромагнитным волнам.

Попов вглядывается с вышки туда, на юг, в морозную даль. Там где-то остров Гогланд, там спасательная экспедиция, там Рыбкин с телеграфным снаряжением.