Вторник, среда, четверг

Он вышвыривает меня за дверь энергичным, но легким, без особых усилий движением, от которого я отлетаю до самого ореха. Какая у него сила в руках! Отталкиваюсь от дерева. Нет, нельзя все так оставить, иначе я стану всеобщим посмешищем, а это недопустимо. В глазах моих расплываются, как в тумане, какие-то красные круги, они заволакивают винокурню, и я ору что есть мочи:

— Укокошил жандармов, и теперь боишься показываться, по в свои грязные дела других не впутывай! — И я с остервенением бросаюсь на пего, но Галлан и Шорки оттаскивают меня.

— Вы что, белены объелись? — рявкает Галлаи… — Кто же мог знать, что все закончится сегодня утром… Но их еще нет здесь, и вряд ли они скоро придут, не так быстро это делается, до тех пор, возможно, все прояснится, и не из-за чего затевать драку.

— Обойдусь без твоих советов, лучше поучи своего старшего лейтенанта. Я тоже могу толкнуть кого угодно, для этого не требуется особого ума.

— Он прав, господин старший лейтенант, нам нельзя между собой… ты не обижайся, нам нужно держаться друг за друга, не надо ссориться, очень прошу тебя.

Дешё молчит. Возвращается к каменной тумбе, садится на нее и снова наблюдает за полем боя. Какая же бестолковщина, уму непостижимо! Ловчим, изощряемся, рискуем, чтобы под конец из-за какого-то жалкого тряпья все пошло насмарку. Геза виновато, бочком выходит из дома.

— Ты прав, — шепчет он мне на ухо, — все-таки я должен был сходить, ведь у меня и повязка Красного Креста есть.

— Да иди ты к черту! Какой в том толк, что я прав.

К тому же я вовсе не прав, как не прав и Дешё, все мы не правы. Я хочу остаться дома, чего бы мне это ни стоило, и кого может интересовать моральная сторона этого дела, если меня уведут отсюда.

— Все это зря, — укоризненно говорит Фешюш-Яро, — раз уж мы здесь, то обязаны быть готовыми к самому худшему. Я на собственном опыте убедился и крепко зарубил себе на носу… с теми, кто с тобой заодно, не устраивай свары, не набрасывайся на них, если даже это иногда и кажется нужным. Повторяю: неправота в конечном счете может привести к непоправимой беде.

Идиот. Этот только теоретизирует, будто мы от нечего делать играем в покер и заботимся лишь о том, чтобы набрать больше очков. Мне совсем не стыдно, ни капельки.

— Что ты тут морализируешь? Это вовсе не относится к делу. Валить лес где-то за Уралом, это, по-твоему, справедливо?

— Что ж, если смотреть в корень и вспомнить, что творили оккупанты, то и в этом есть своя историческая справедливость.

— Заткнись! Ты разве не видишь, что война губит все? Глаза выпучил, а не видишь, что русские тоже стреляют не в воздух? Кто будет восстанавливать разрушенное? Они, что ли, пришлют сюда своих строителей?

— Нельзя же подходить так примитивно, главное в том…

— Знаю, что ты скажешь! Дешё тоже твердит: мол, не они начали, они только дают сдачи. Но ведь я тоже не начинал, почему же я должен расплачиваться, пусть угоняют «адмирала от кавалерии»[8] возводить стены, а Гитлер будет белить их, благо он маляр по специальности… Но голову даю на отсечение, что генералов не заставят работать, они и в плену будут жить припеваючи, так подавись же своей липовой справедливостью.

— Всем воздадут по заслугам, не беспокойся, не взирая на лица и ранги, на сей раз никто не отвертится.

— А в чем моя вина? Что я сделал?

— Ладно, давай не будем спорить, сейчас не время и не место… Со своей стороны я сделаю все возможное. Расскажу о вас все как есть и, надеюсь…