Второе дыхание

Сам доктор снова влетел в мою палату в то время, когда у здоровых людей бывает ленч — мне есть не хотелось совершенно, — и с нескрываемым удовольствием сообщил мне свой, то есть мой, диагноз.

— Ну, самая хорошая новость — это что настоящего туберкулеза у вас нет. Впрочем, это мы уже установили в самом начале. В остальном же могу сообщить, что у вас, дорогой доктор Стюарт, обнаружен какой-то новый штамм и без того редкой разновидности mycobacterium paratuberculosis!

Он остановился, видимо, ожидая от меня какой-то реакции. Но я только тупо подумал, что, видно, на этой неделе мне единственно суждено выслушивать длинные и непонятные медицинские термины и прочую галиматью в том же духе.

— Вся проблема в том, — продолжал доктор Чанд со своим четким индийским выговором, — что выращивание микробной культуры может занять несколько недель: эту бактерию на редкость трудно вырастить в чашке Петри.

— Я не могу сидеть тут несколько недель! — ужаснулся я. — Мне на работу надо!

— Да что вы! Столько времени мы вас тут держать не будем. Мы уже начали курс лечения антибиотиками. И, насколько можно судить на данный момент, у вас не развилось ни болезни Кронна — а это очень хорошо, — ни болезни Джона — что еще лучше, — которая передается от коров человеку — такое бывает, хотя и довольно редко. Самое же лучшее то, что, судя по вашему нынешнему состоянию, вы должны полностью оправиться.

Он остановился, подумал, затем сказал:

— Инфекция, которую вы подцепили, этот неизвестный штамм mycobacterium paratuberculosis… она происходит от культуры, выведенной для того, чтобы определить, при какой температуре пастеризации в молоке погибают все болезнетворные бактерии. Я бы предположил, что вы напились сырого молока от коровы, зараженной новой разновидностью…

Он снова остановился, потом продолжал:

— Я вижу, вы понимаете, о чем идет речь.

«Экспериментальное стадо, — подумал я. — Смешанное стадо с представителями разных пород: „шаролезы“, „херефорды“, „Энгусы“, „брамины“… „фризы“…»

Стадо, изолированное на острове, размножающееся только внутри себя… Теперь понятно, зачем на Троксе коровы.

— О случаях заболеваний паратуберкулезом среди людей известно очень мало, — жизнерадостно продолжал индус. — Если хотите, я принесу вам несколько брошюр. И, может быть, за это вы мне расскажете, где найти ту корову?

— Спасибо… да, расскажу. А когда я смогу выписаться?

Врач поглядел на часы, но моя надежда оказалась тщетной.

— В воскресенье, — сказал он. — Может быть. Результаты анализов, которые я провожу, станут известны не раньше чем в воскресенье утром. Я и так ускорил их, насколько возможно.

Он чопорно улыбнулся.

— Со временем я опубликую полученные данные. Ну, а пока что я буду хранить результаты моих исследований в тайне. Боюсь, даже вам я не смогу сообщить всех подробностей до публикации…

— Вы имеете в виду, — медленно спросил я, — что до тех пор будете держать свои данные в сейфе?

— Да, разумеется. Вы знаете, какая жестокая конкуренция существует среди исследователей? Я не желаю, чтобы кто-то из коллег меня обошел.

Слово «обошел» в его устах звучало странновато. Но зато это объясняло, зачем на Троксе сейф. Результаты, полученные от экспериментального стада, стоят если не состояния, то огромного престижа. Я ведь был благодарен тем коровам… Теперь уж поздновато жалеть, что мне не пришлось голодать.

— Я могу заразить кого-то еще? — спросил я. Доктор поразмыслил чуть подольше, потом сказал:

— Главное, постарайтесь, чтобы никто не узнал. Основное заболевание скота — болезнь Джона — передается либо через поедание фекалий зараженного животного, либо через молоко. Так что вы особой опасности не представляете.

Он широко улыбнулся.

— Посетители могут приходить к вам без масок.

Джет приезжала каждый день. Обычно она привозила подарок от бабушки — какую-нибудь книгу, не слишком тяжелую, чтобы держать ее в руках, сидя в кресле, или в постели, или при наличии сломанных ребер. Несмотря на то, что я мог вставать и ходить по своей благоустроенной темнице, за эти несколько дней я смог представить себе, каково живется моей бабушке.

В четверг я поговорил с ней по телефону и послал ей букет алых роз и одеколон с пульверизатором.

В пятницу утром мне позвонили коллеги с работы, просили вернуться как можно скорее: я выиграл конкурс метеоцентра, угадав самый жаркий день года (первое сентября), и они желали помочь мне откупорить призовую бутылку шампанского.

Не успел я с улыбкой повесить трубку, как телефон снова взорвался звонком, и в ухо мне затараторила Белл, совершенно вне себя. Я не мог понять ничего из того, что она говорит, понял только, что стряслось что-то совершенно ужасное.

— Белл, дорогая, потише, пожалуйста! — взмолился я, надеясь, что плохо расслышал ее истерические вопли. — Так что там с Глендой?

— Я же тебе говорю! — крикнула она. — Чем ты слушаешь, черт бы тебя побрал? Крис просто в бешенстве! Она отняла у него идею…

— Белл!!! Пожалуйста, потише.

— Она бросилась под поезд, — проговорила Белл все еще невнятно.

— Гленда?!