Второе кольцо силы

Когда она говорила это, я понимал каждое ее слово с абсолютной ясностью. Я знал все это. Она пошла обратно к плите, помешала что-то в горшке и вернулась.

— Почему ты такой тупой? — бесцеремонно спросила меня Лидия.

— Он пустой, — ответила Роза.

Они заставили меня встать и, прищурившись, стали сканировать мое тело глазами. Все они коснулись меня в области пупка.

— Но почему ты все еще пустой? — спросила Лидия.

— Ты ведь знаешь, что делать, правда? — добавила Роза.

— Он был ненормальный, — сказала Хосефина. — Он и сейчас, должно быть, ненормальный.

Ла Горда пришла мне на помощь, сказав им, что я все еще пустой по той же причине, по которой все они еще имеют свою форму. Все мы втайне не хотим мира Нагуаля. Мы боимся и имеем задние мысли. Короче говоря, никто из нас не лучше Паблито.

Они не сказали ни слова. Все трое, казалось, были в полном смущении.

— Бедный Нагуальчик, — сказала Лидия тоном, полным участия. — Он так же напуган, как и мы. Я делаю вид, что я резкая, Хосефина притворяется ненормальной, Роза притворяется раздражительной, а ты притворяешься тупым.

Они засмеялись и в первый раз со времени моего приезда проявили ко мне дружеское расположение — обняли меня и прислонили свои головы к моей.

Ла Горда села лицом ко мне, а сестрички расположились вокруг нее. Я был обращен лицом ко всем четырем.

— Теперь мы можем поговорить о том, что случилось сегодня ночью, — сказала Ла Горда. — Нагуаль говорил мне, что если мы останемся в живых после последнего контакта с союзниками, мы не будем теми же самыми. Союзники что-то сделали с нами этой ночью. Они далеко зашвырнули нас.

Она мягко коснулась моего блокнота.

— Эта ночь была для тебя особой, — продолжала она. — Этой ночью все мы, включая союзников, энергично взялись за то, чтобы помочь тебе. Нагуалю понравилось бы это. Этой ночью ты все время видел.

— Я видел? — переспросил я.

— Опять ты за свое, — сказала Лидия, и все засмеялись.

— Расскажи мне о моем видении, Горда, — настаивал я. — Ты знаешь, что я тупой. Но ведь между нами не должно быть непонимания.

— Ну ладно, — сказала она. — Этой ночью ты видел сестричек.

Я сказал им, что мне приходилось быть свидетелем невероятных действий, выполняемых доном Хуаном и доном Хенаро. Я видел их так же ясно, как видел сестричек, и тем не менее дон Хуан и дон Хенаро всегда приходили к выводу, что я не видел. Так что я не в состоянии определить, чем могли отличаться действия сестричек.

— Ты хочешь сказать, что не видел, как они держались за линии мира? — спросила она.

— Нет, не видел.

— И ты не видел, как они проскользнули в трещину между мирами?

Я изложил им то, чему был свидетелем. Они слушали молча. К концу моего отчета Ла Горда, казалось, готова была расплакаться.

— Какая жалость! — воскликнула она.

Она встала, обошла вокруг стола и обняла меня. Ее глаза были ясными и успокаивающими. Я знал, что она не питает ко мне неприязни.

— Это наш рок — то, что ты так закупорен, — сказала она. — Но ты все еще остаешься для нас Нагуалем. Я не буду препятствовать тебе своими гадкими мыслями. Ты можешь быть уверен в этом в любом случае.

Я знал, что она говорит искренне. Она говорила со мной с уровня, который я наблюдал только у дона Хуана. Она не раз повторяла, что ее настрой — это следствие потери ее человеческий формы. Она действительно была бесформенным воином. Волна глубокой привязанности к ней нахлынула на меня. Я едва не заплакал. Как раз в тот момент, когда я понял, что она была самым превосходным воином, со мной случилось нечто чрезвычайно интригующее. Наиболее точно это можно было бы описать, сказав, что мои уши внезапно лопнули. Вслед за этим я ощутил лопанье в области середины своего тела как раз под пупком, причем еще более резко, чем в ушах. Сразу после этого все стало невероятно отчетливым: звуки, картины, запахи. Затем я услышал интенсивный шум, который, как ни странно, не нарушал моей способности слышать самые тихие звуки. Казалось, я слышал шум какой-то другой частью себя, не имеющей отношения к моим ушам. Через тело прокатилась горячая волна. И туг я вспомнил нечто такое, чего никогда не видел. Было так, словно мною овладела чужая память. Я вспомнил, как Лидия подтягивалась на двух красноватых веревках, когда ходила по стене. Она фактически не ходила, а скользила на толстом пучке линий, которые держала стопами. Я вспомнил, как она часто и тяжело дышала ртом после усилий, затраченных на подтягивание этих красноватых веревок. В конце ее демонстрации я не мог удержать равновесие потому, что видел ее как свет, который носился вокруг комнаты так быстро, что у меня закружилась голова. Он тянул меня за нечто в области пупка.

Я вспомнил также и действия Розы и Хосефины. Роза держалась левой рукой за длинные, похожие на виноградную лозу волокна, ниспадающие с темной крыши. Правой рукой она держалась еще за какие-то волокна, которые, по-видимому, придавали ей устойчивость. Она держалась за них еще и пальцами ног. В конце своей демонстрации она выглядела как свечение под крышей. Контуры ее тела были стерты.