Второе поколение

Танин и Стурм обменялись быстрыми встревоженными взглядами, и Палин осекся. Слишком они были близки и знали друг друга как облупленных. «И я собирался их одурачить!» — горько подумал юноша. Посмотрев в глаза старшим, он понял, что прав.

— Братья, — прошептал Палин, простирая к ним руки, и, обняв, притянул обоих к себе. — Не говорите ничего, просто позвольте уйти! Отец не поймет, для него это будет слишком тяжело.

— Не уверен, что сам понимаю, — сурово произнес Танин.

— Замолчи! — прошептал Стурм. — Мы оба ничего не понимаем. Но разве это важно? Разве наш братишка рыдал, когда мы уходили на первую битву? — Он обхватил Палина огромными руками и крепко прижал к груди. — Счастливо, парень, береги себя и... не пропадай надолго. — Средний брат замотал головой, отвернулся и поспешно отошел, вытирая глаза и бормоча что-то вроде: «От этих проклятых порошков у меня всегда начинается насморк».

Танин стоял, строго глядя на младшего. Тот посмотрел на него умоляюще, но старший лишь сильнее помрачнел.

— Нет, братишка,— сказал он,— ты меня выслушаешь. Даламар видел, что рука молодого воина легла на плечо Палина. Маг мог предположить, о чем они говорят. Палин отступил, упрямо мотая головой, лицо его превратилось в бесстрастную маску, так хорошо знакомую темному эльфу. Пальцы Даламара коснулись ран на груди. «Как он напоминает Рейстлина! — подумал чародей. — Похож, но все-таки другой. Как сказал Карамон, они отличаются друг от друга, как белая луна от черной...» На этом его размышления были прерваны — Карамон, который до этого только наблюдал за беседой сыновей, теперь направился к ним. Даламар быстро встал у него на пути и положил изящную руку на могучее плечо силача.

— Ты не сказал своим детям правду об его уничтожении, — заметил эльф.

— Я сказал столько, сколько посчитал нужным, — парировал Карамон, краснея. — Я старался показать обе стороны конфликта.

— Ты оказал им плохую услугу, особенно одному из них, — холодно произнес Даламар, посмотрев на Палина.

— Что я мог сделать? — сердито спросил воин. — Когда стали рассказывать легенды о его самопожертвовании ради мира, о его смелом проникновении в Бездну, чтобы спасти леди Крисанию из лап Темной Королевы, что я мог сказать? Я говорил им, как все было на самом деле. Говорил им правду о том, что Рейстлин обманул Крисанию, что он соблазнил ее, если не физически, то духовно, и вел ее в Бездну. И сказал, что, когда она ему стала бесполезна, он бросил ее, оставив умирать в одиночестве. Танис подтвердил мои слова. Но они верили лишь в то, во что хотели... Как и мы сами, я полагаю, — добавил Карамон, виновато взглянув на Даламара. — Я заметил, что маги тоже не стремятся развенчать эти россказни!

— Они пошли нам на пользу, — сказал темный эльф, пожав хрупкими плечами. — Из-за легенд о Рейстлине и его «жертвоприношении» люди больше не боятся магов, не притесняют нас. Наши школы процветают, услуги адептов пользуются спросом. Нас даже пригласили в Каламан, чтобы построить там новую Башню Высшего Волшебства. — Он горько усмехнулся. — Смешно, не правда ли?

— Что?

— Своим поражением твой брат достиг того, к чему стремился. — Даламар криво улыбнулся. — В известном смысле он стал Богом...

— Палин, я настаиваю на объяснениях! Что происходит? — Танин встряхнул младшего брата.

— Ты слышал, о чем шла речь, — уклонился от прямого ответа Палин, кивнув на Юстариуса, который разговаривал с Карамоном. — Мы собираемся в путешествие в Палантас, к Башне Высшего Волшебства, где находится запертый портал... в который мы хотим заглянуть... Это все.

— А я тогда овражный гном! — зарычал Танин.

— Иногда ты рассуждаешь точно так же! — огрызнулся Палин, потеряв терпение, и сбросил с плеча руку брата.

Танин побагровел. В отличие от спокойного Стурма он унаследовал от матери не только локоны, но и ее характер. К тому же Танин серьезно относился к роли старшего брата — иногда чересчур серьезно, по мнению Палина. «Но это потому, что он меня любит», — напомнил себе юный маг.

Тяжело вздохнув, Палин обнял брата за плечи:

— Танин, теперь ты послушай меня — для разнообразия. Стурм прав. Я не рыдал, когда вы в первый раз уходили сражаться. По крайней мере, пока вы могли меня видеть. Но я проревел всю ночь, оставшись один, в темноте. Неужели я, по-твоему, не знал, что каждое наше расставание может быть последним? Сколько раз ты был ранен? В последней стычке стрела минотавра прошла в двух пальцах от твоего сердца!

Танин опустил голову.

— Это другое дело, — пробормотал он.

— Как сказал бы дедушка Тас: «Цыпленок со свернутой шеей и цыпленок с отрубленной головой — разные вещи, но цыпленку от этого не легче», — улыбнулся Палин.

Танин пожал плечами и попытался усмехнуться.

— Думаю, ты прав. — Положив руки на плечи брата, Танин пристально посмотрел в бледное лицо. — Пойдем домой, парень! Брось ты это! — зашептал он отчаянно. — Все это ничего не стоит! Если с тобой что-то случится, подумай, что будет с матерью... и отцом...