Второе признание (сборник)

Увы, в данном случае у него не осталось иного выхода. Обстоятельства, как говорится, приперли его к стенке. Дело в том, что в старом особняке из бурого песчаника на Тридцать пятой улице живут четыре человека. Во-первых, сам Вульф. Во-вторых – я, Арчи Гудвин. Мне приходится помогать Вульфу не только в детективных расследованиях, но буквально во всем, вплоть до того, что я иной раз исполняю обязанности привратника. В-третьих, Фриц Бреннер, наш повар, дворецкий и камердинер. И наконец, Теодор Хорстман – хранитель и защитник десятков тысяч орхидей, что произрастают в расположенной на крыше оранжерее. Именно у этого четвертого обитателя дома и случилась неприятность, в результате чего теперь нас осталось только трое. Из Иллинойса пришло известие, что мать Теодора тяжело больна, так что он должен немедленно приехать. Теодор укатил на первом же поезде. И если раньше, до отъезда садовника, Вульф проводил в оранжерее по четыре часа в день, наслаждаясь отдыхом, но при этом делая вид, что работает там не покладая рук, то теперь ему и впрямь приходилось там пахать до седьмого пота. Мы с Фрицем помогали чем могли, но какие из нас садоводы? Поняв, что толку от нас мало, Вульф немедленно принялся подыскивать Теодору замену, рассылая повсюду объявления об открывшейся вакансии. Особенно бурную деятельность он развил после того, как получил от Теодора весточку. Тот извещал, что не знает, когда вернется: может быть, через неделю, а может – и через полгода. Объявления Вульфа не остались без ответа, но все соискатели вызывали у него серьезные сомнения. Он никак не мог решиться доверить им редчайшие экземпляры орхидей, среди которых было немало гибридов. При этом Вульфу уже доводилось слышать об Эндрю Красицком, которому удалось скрестить два редких вида орхидей. Когда же он узнал от Льюиса Хьюита, что Красицкий проработал у того три года и прекрасно себя зарекомендовал, Вульф принял решение. Задавшись целью во что бы то ни стало заполучить замечательного садовника, Вульф сперва написал ему, но не получил ответа. Попытался дозвониться – опять неудача. Затем предпринял еще одну попытку связаться с Красицким по телефону, но результат оказался аналогичным. Оставался, как вы понимаете, один-единственный выход. Вот почему тем промозглым декабрьским утром Вульф, дойдя до отчаяния, раздраженным тоном приказал мне идти в гараж и готовить машину. Когда я подкатил к крыльцу дома, он, преисполненный мрачной решимости, уже стоял на тротуаре в шляпе, пальто и с тростью. Умри, но своего добейся! Генри Стэнли, отправившийся в африканские джунгли на поиски Ливингстона, и в подметки не годился Вульфу, принявшему решение поехать в Уэстчестер за Красицким.

И вот те на! Красицкий заявляет, что уже написал ответ с обещанием приехать! Его слова оказались для бедняги страшным разочарованием.

– Я хочу сесть, – твердым голосом повторил Вульф.

Однако сесть ему так и не пришлось. Разумеется, Красицкий ответил, пожалуйста, мол, заходите и чувствуйте себя как дома, но упомянул при этом, что ему придется нас ненадолго оставить, поскольку он как раз сейчас собирался идти в оранжерею. Услышав это, я предложил Вульфу вернуться домой и заняться делом. У нас ведь как-никак своя оранжерея имеется. Тут Вульф вспомнил о моем существовании, представил меня Красицкому, и мы обменялись рукопожатием. После чего наш новый знакомый сказал, что у него зацвел фаленопсис, и поинтересовался, не хотим ли мы на него взглянуть.

– Какой вид? – ревниво спросил Вульф. – У меня их восемь.

– Очень редкий! – В голосе Красицкого слышались нотки снобизма. Я и не думал, что он присущ садовникам. – Фаленопсис Сандера. Целых девятнадцать побегов.

– Святые небеса, – с завистью промолвил Вульф, – я желаю на них взглянуть.

Таким образом, мы так и не сели отдохнуть. В машину мы тоже не вернулись. Впрочем, какая разница – в любом случае Красицкий бы с нами прямо сейчас не поехал. Садовник повел нас по уже знакомой дорожке в обратном направлении. Приблизившись к усадьбе и пристройкам, мы свернули влево, на тропинку, огибавшую кусты и живые бордюры из многолетних растений. Они сейчас стояли абсолютно нагие, без листвы, но при этом все равно были аккуратно подстрижены. По пути мы встретили какого-то парнишку в радужной рубашке, который подкладывал торф под кустарник.

– С тебя причитается, Энди! – крикнул он. – Как видишь, снега пока нет!

– Обратись к моему адвокату, Гас, – осклабился Красицкий.