Второе сентября Всеволода Цаплина

Дед был большим, веселым и громкоголосым. «Севка, рви быстрее, пока у деда силы еще есть. Нашел, что хотел?» – шумел он, держа внука на вытянутых руках над головой среди веток яблони. И Сева торопился, понимая, что деду тяжело, и судорожно раздвигал непослушные упругие ветки, ища плод, который был хорошо виден с земли, но куда-то подевался, как только Севка оказался на высоте.

Дед Севы всю жизнь прожил в городе. Но в один прекрасный день, сидя у вечернего телевизора за программой «Время», выключил вдруг ящик и заявил: «Опротивело мне все это». – «Что именно?» – заволновались домашние. «Все!» – отрезал дед, не вдаваясь в подробности, сгреб в охапку свою миниатюрную и строгую жену – Севину бабку – и переехал на дачу. На даче первым делом хотел было снести телевизор в сарай, но бабка уговорила оставить «для кино». В город ни разу больше не казал носа. Квартиру городскую оставил Севиным родителям и посвятил оставшуюся жизнь уходу за огородом и курами. Никто так ничего и не понял про деда, и в воздухе навсегда повисло снисходительное определение «чудачество». Сам же дед не утруждал себя объяснениями.

Как-то так получилось, что на даче у него очень скоро образовался сосед с самогоном. Такой же свободолюбивый дед с такой же строгой бабкой. Найдя друг друга, они стали выпивать. Выпивали в меру, но регулярно. Сосед поднимал занавеску в окошке второго этажа и затыкал ее за веревку, на которой эта занавеска держалась. А дед на второй этаж соседа периодически поглядывал и подавал тому знак перемещением герани с одной половины кухонного окна на другую. Таким вот макаром поддерживая связь, они дожидались счастливого часа «бабок нет», встречались и выпивали. Система работала безотказно. Телефонами они не пользовались, опасаясь, что бабки могут, не дай бог, подслушать их переговоры.

Убедившись, что свобода настала, сосед проникал на участок деда через скрытый банькой и густым малинником проем в заборе и появлялся на кухне с оттопыренным карманом и маленькой шоколадкой для Севы; оставаясь на попечении деда, Севка возился с игрушками тут же на полу, поглядывая на дедушку и его собутыльника. Разделение обязанностей у взрослых было простое: сосед выставлял спиртное, а дед – закуску: капусту, соленые огурцы, зеленый лук, вареную картошку, если была на тот момент, и обязательно сырые яйца с ржаным хлебом – это было его фирменное.

А дальше все происходило по накатанной, без сбоев и отклонений. Сосед вручал Севе шоколадку и, не спрашивая разрешения, без церемоний садился за обеденный стол. Дед доставал из покосившегося серванта с облезлым шпоном два хрустальных фужера, чудом сохранившихся среди кухонной утвари, и торжественно ставил их на цветастую потрескавшуюся клеенку. «Русиш культуриш?» – кивая на переливающиеся на свету сосуды на тонких ножках и предвкушая выпивку, радостно вопрошал сосед. «А хули ж!» – вздыхая и ухмыляясь, восклицал дед. И только после этого сосед зубами вытаскивал пробку из бутылки и наливал в хрусталь мутного самогона. Они выпивали и перво-наперво закусывали яйцами, никак иначе. Отколупывали макушки, сыпали соль в лунки и затем с наслаждением высасывали студенистое содержимое яиц, заедая хлебом и луком. Сева хорошо помнил эту картину: седой дед и его старый приятель сидят за столом с запрокинутыми назад головами и, причмокивая, трясут пустые скорлупки.

Опорожнив яйца, обменивались мнениями по поводу качества самогона по сравнению с предыдущими партиями. Причем дед склонен был нахваливать напиток, а сосед, наоборот, относился к своему продукту весьма критично; впрочем, эти разногласия не мешали им уговаривать поллитровку до конца. Дальше они хрустели огурцами и квашеной капустой. Потом дед поднимался с табуретки и шел к окну поглядеть в сторону ворот. Убедившись, что все спокойно, давал собутыльнику отмашку и на обратном пути трепал Севку сухой тяжелой рукой по волосам: «Внучок, бабушка еще не вернулась». Но Севка ничуть этим не огорчался, ему было интересно наблюдать за происходящим в кухне. Получив команду на продолжение беседы, сосед разливал самогон, и они с дедом снова с удовольствием выпивали и закусывали сырыми яйцами. Но без вопроса соседа про «культуриш» у них уже не получалось так торжественно, как в первый раз; даже маленький Сева чувствовал будничность последующего застолья в сравнении с его задорным началом.

Севины приятные воспоминания были прерваны, когда он очнулся от того, что совершенно продрог – до озноба. Тут только он понял, что пуловер забыл у Витьки на диване. Обхватил себя руками, чтобы как-то согреться, и огляделся. Далеко в конце улицы светилась буква «М». Когда он, дрожа от холода, дошел до метро, решение было принято.

«Это единственное, что у меня осталось, – подумал он, – и самое дорогое».

***

– Сева, ты откуда в таком виде? Почему заранее не позвонил? Ты знаешь, который час? Где тебя носило?

– Анжела… пощади… столько вопросов.

– Где ты был?

– Одноклассника встретил, Витьку Крепова. Рассказывал тебе о нем.

– Который пропал после школы?