Второе сердце

— А ты откуда знаешь, что у нее грипп?

— Так чем же больше можно в наше время болеть?.. — смутился Алексей.

— В наше время, брат, грипп — уже не грипп, теперь эту заразу по-другому обзывают. ОРЗ — так в бюллетенях пишут. Верно, Кобозов?

Кобозов пожал плечами.

— Что мне, того-этого, на ум вдруг пришло, Алексей… Скажи, а там профсоюз есть? Посмотрел вот на нашего председателя, и такой, сам удивляюсь, возник вопрос!

— Нет… вроде нету профсоюза. Слова-то этого я там за все время не слышал ни разу. Самодеятельность — есть. Очень, между прочим, хорошая самодеятельность! Театра не надо — такие артисты встречаются! И спеть, и сплясать… стихи задушевные сочинить, прочесть со слезой — мастера! — Алексей закончил писать и протянул заявление Прошину: — Посмотрите, все ли правильно?

— Пойдет! — пробежав глазами по строчкам, заключил завгар и сунул лист под письменный прибор.

— Ну и я пойду, — поднялся Бобриков. — И так у вас уйму времени отнял. Всего вам хорошего!

— Бывай! В бухгалтерию не забудь заглянуть!

— Я хочу сперва в гараж зайти — с ребятами, кто из старых остался, поздороваться. — Алексей кивнул еще раз и вышел.

— Такие дела…

— Я чего ждал-то, Михалыч… Спросить хотел, за что его… упекли. Я правильно понял ситуацию?

— Что ж тут было не понять?! — Прошин на минуту задумался. — Скверная история вышла — вспоминать не хочется. То есть Бобриков вовсе, считай, не виноват, а история все же скверная. До твоего прихода к нам произошла, за полгода примерно. Тебе знать надо — профсоюз должен быть в курсе… Я общественным защитником на суде выступал и все материалы, того-этого, предварительно в тонкостях изучил. Алексей, понимаешь ли, с главной улицы делал на перекрестке левый поворот: по желтому сигналу осевую линию на полколеса переехал и остановился — видит, что по встречной полосе летит, как оглашенный, таксер… Вот смотри. — Прошин вырвал из настольного календаря листок и нарисовал обстановку происшествия. — Вот. Летит отсюда по главной таксер, сам вперед не смотрит — с пассажиркой своей баланду травит, смеется-заливается. Глянул — уже перед самым перекрестком, и, как он объяснял на суде, показалось ему, будто «рафик» Алексея двигаться начал! Так вот якобы… — Завгар провел жирную стрелу поперек стрелы движения таксера. — Заиграло у него с испугу очко — он и по тормозам! А гололед был. Машину начало мотать, выскочила машина на тротуар — мужчину и женщину сбила, а носом — старушку одну… прямо в стену… Таз начисто старушке раздробил, паразит! Умерла она на месте… Шофер второго класса, называется: свободная проезжая часть перед ним — шириной в шесть метров почти, а он! Слепой бы проскочил!.. Суд, однако, таксера оправдал, Алексею же нашему — отмерил… Дороговато обошлись ему те полколеса, дороговато. На каких-то тридцать сантиметров осевую пересек… Создал, мол, угрожаемое положение, а кто создал, тот и держи ответ!.. Люди в зале повозмущались, по-возмущались да и разошлись. А жизнь у парня поломана.

— Начальство наше не будет возражать против приема его?

— Начальство тогда еще ему обещало. И тебе я рассказываю не без задней мысли: чтоб в случае чего слово от себя молвил, того-этого, соответствующее. По крайней мере — не перечил бы.

— Да я — что?! Какой мне резон перечить? Раз обещали — надо выполнять. Тут, при всем при том, дело чести коллектива, получается…

— Правильно ориентируешься!.. Ну, ладно, пора мне кое-что доделать, а то завтра главный инженер без колес останется.

— Давай! Я, кстати, тоже с ним в совхоз еду… — Кобозов похлопал завгара по плечу и удалился.

Иван Михайлович наконец-то уселся за пишущую машинку, выровнял заложенные в нее листы, надел очки и начал тюкать — медленно, одним пальцем.

— Ди-рек-то-ру до-рож-но-стро-и-тель-но-го… так… Про-шу в по-ряд-ке ока-за-ния тех-ничес-кой по-мо-щи… так… — Он задумался, глядя на пустые стулья, потер переносицу и продолжил свой тяжкий труд: — Кар-дан-ный вал од-на шту-ка а-це-тон сто лит-ров…

4

В отдаленном углу дичающего городского сада на скамейке под разлапистым дубом сидел Федор Шкапин, нетерпеливо поглядывая вдоль засыпанной — не убранными с осени листьями — аллеи. На облупленных рейках скамьи лежали купленные им по дороге сюда гвоздики, пачка сигарет, коробок спичек. Теплый июньский вечер тянулся медленно и не угасая…

В просвете аллеи появилась Лариса, Федор подхватил гвоздики, заспешил навстречу.

— Добрый день, Лариса!

— Здравствуй, Федор.

Он отдал Ларисе цветы, взял ее под руку и повел к дубу.

— Я уж думал, ты не придешь. Полпачки искурил, пока ждал.

— Автобуса долго не было.

— Случается… Покуришь, или сразу пойдем — посидим в какой-нибудь мороженице?

— Прикури мне.

Федор раскурил две сигареты, одну передал ей. Глубоко затянувшись несколько раз подряд, Лариса торопливо, на одном дыхании, проговорила, глядя в землю: