«Вот оно что, – подумал Спартак. – Кто-то из ихних наблюдал за сценой у самолета, видел, как те скоты с меня комбинезон стащили, и что под ним оказалось, тоже видел... Те, что шлепнули коменданта, этого не знали, но потом-то выяснилось...»
– Ну, что скажете? – усмехнулся ротмистр. – Забавно, но я и сам не подозревал сначала. Но потом, когда увидел ваши убогие часы с четкой советской надписью, когда у вас из-под комбинезона выглянула классическая совдеповская гимнастерка... Ну а пан капитан, – он кивнул на Колючего, – довершил картину... Что скажете?
– А что тут сказать? – пожал плечами Спартак и демонстративно потер ушибленную шею. – Лейтенант военно-воздушных сил Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Чего тут стыдиться? Вы что, за немцев?
– Против, – спокойно сказал ротмистр. – Из чего вовсе не вытекает, что вы оказались среди друзей. Боюсь, все обстоит как раз наоборот.
– А чего ж коньячком поили? – ехидно поинтересовался Спартак.
– Из уважения к вашему статусу военного летчика, несомненного офицера, – сухо сообщил ротмистр. – Я и перед расстрелом вам непременно налью, могу заверить. – Он встал, повелительно бросил что-то по-польски остальным и, не оборачиваясь, вышел.
Капитан тут же по-хозяйски разместился на его месте и, чуть воровато оглянувшись на дверь, налил себе до краев, выплеснул в рот. Блаженно зажмурился – и тут же уставился на Спартака прежним колючим взглядом:
– Его сиятельство, господин граф, холера ясна, не желает пачкать об тебя свои благородные ручки. Аристократия, что поделаешь... Зато я, сразу тебе скажу, большевистская морда, подобных дурацких предрассудков лишен. Если понадобится, я тебе самолично кишки вытяну через жопу прямо здесь. Соображаешь?
– А по какому, собственно, праву? – спросил Спартак, прекрасно соображавший, что терять в его положении нечего, а потому и не собиравшийся ползать на коленях перед этой мразью.
– Я – начальник контрразведки округа, – сказал капитан без всякого выпендрежа. – Имею право поступать со сволочью вроде тебя, как требует ситуация. Почему летал в американском обмундировании?
– А вот это, дядя, совершенно не твое дело, – сказал Спартак. – Американцы – наши союзники, если у них будут претензии, перед ними, в случае чего, и отвечу. Или они тебя уполномочили представлять тут их интересы? Если так, бумагу покажи...
– Ты бы язычок прикусил, сволочь. Я же из тебя и в самом деле могу ремней нарезать столько, что на роту хватит...
– А на каком основании? – повторил Спартак. –
Он откровенно хамил еще и оттого, что хотел проверить собеседника – как будет себя вести. И тут же убедился, что собеседник ему попался, пожалуй, из особенно опасных: капитан не вскочил с кресла, не стал махать кулаками и оскорблять. Он сохранял полнейшее хладнокровие. Разглядывал Спартака холодно и брезгливо.
– Я имею честь представлять Польшу, – заявил он, на сей раз не без патетики. – Ее народ, правительство, вооруженные силы.
Спартак сказал почти без иронии:
– Вам, конечно, виднее, но мне вот казалось, что нет тут ни правительства, ни армии...
Вот теперь капитана проняло. Он выпрямился, будто шомпол проглотил, отчеканил:
– Запомни, красная сволочь: у нас
– Поздравляю, если так, – сказал Спартак. – Значит, вы – против немцев...
– И против вас – тоже. Для нас, знаешь ли, все едино – что Гитлер, что Сталин. И чем быстрее ты это уяснишь, тем легче тебе будет. Шанс у тебя, скажу честно, имеется. Дохленький шанс, но все же лучше, чем ничего...
– И в чем он заключается?
– В том, что будешь считаться не бандитом, неведомо откуда взявшимся, а военнопленным. На военнопленных, как известно, распространяются некоторые привилегии. Жить, одним словом, будешь. А может получиться и наоборот, если начнешь фордыбачить. – Он неприятно улыбнулся. – Если тебя что-то не устраивает, имеешь полное право жаловаться хоть антигитлеровской коалиции, хоть Сталину в Кремль... если доберешься.
– А интересно, где русский так хорошо выучил?
– Профессия такая, – усмехнулся капитан уголком рта. – Нужная и необходимая человечеству, никто без нее обойтись не может... Ну, что надумал?
– А что тебе надо, вообще-то?
– Дурака не разыгрывай. От военнопленных всегда, во все времена требовалось одно – информация. Я тебя буду подробно и обстоятельно допрашивать, а ты будешь отвечать со всем усердием. И не воображай, что мы до этого не сталкивались с птичками вроде тебя и не сумеем распознать вранье... Тебе все понятно?
«Чего ж тут непонятного, – подумал Спартак. – То, к чему ты меня сейчас склоняешь, именуется предательством Родины и нарушением воинской присяги. Так это и называется вполне официально, чего ж тут непонятного...»