Второго шанса не будет

И луноход снова двинулся в путь. Ехали они долго, однако пепел продолжал сыпаться с неба. Уже казалось, что они колесят по замкнутому кругу. Рация равномерно шипела и потрескивала, говоря о том, что надеяться им не на что. Но через несколько часов бесплодных мытарств рация вдруг на миг взвизгнула.

– Это что?! – воскликнул Вячеслав. – Это оно?

– Нет, – Варяг остановил луноход и озадаченно почесал бороду. – Связи с орбитой нет. Это что-то земное. – Он повозился немного с настройкой. Рация все шумела и трещала, но теперь казалось, что за этим треском и шипением есть что-то еще. И точно так же как из-за падающего пепла не видно облаков, так из-за радиопомех невозможно разобрать, что же там кроется. Яхонтов направил машину на ближайший высокий холм.

Как только луноход отказался на вершине, рация снова взвизгнула и стала гудеть, будто какой-то звук пытался разорвать шипение и треск, мешающие вещанию. Варяг снова стал возиться с настройкой и вдруг шипение, и треск резко отступили, и из динамика полилась музыка. Все раскрыли рты, вслушиваясь в медленную и красивую мелодию, под которую хотелось томно раскачиваться и, прикрыв глаза улыбаться. И теперь к музыке присоединился голос. Странный. Хриплый. Но удивительно добрый. Он пел что-то на английском языке и, чувствовалось, что поющий голос упивался своей песней, получая радость от того, о чем поет. И он будто улыбался каждому произнесенному слову…

I see trees of green, red roses too

I see them bloom for me and you

And I think to myself what a wonderful world…

Яхонтов обернулся к своим товарищам, и на лице его была улыбка и изумление:

– Хлопцы, это же Луи Армстронг, – прошептал он, боясь нарушить это пение.

I see skies of blue and clouds of white

The bright blessed day, the dark sacred night

And I think to myself what a wonderful world.

– Тот, который на луне первый побывал? – прошептал в ответ Сквернослов.

– Не… – Яхонтов медленно мотнул головой, – То был Нил Армстронг. А это Луи… Великий чернокожий американский певец. Какая песня чудесная, да?

The colors of the rainbow so pretty in the sky

Are also on the faces of people going by

I see friends shaking hands saying how do you do

They're really saying I love you.

I hear babies cry, I watch them grow

They'll learn much more than I'll never know

And I think to myself what a wonderful world

Yes I think to myself what a wonderful world.

Песня стихла и умолкла. Затем из динамика послышался другой голос и без мелодии. Голос был старческий и какой-то обреченный… Совсем не тот жизнерадостный Луи Армстронг… Голос человека живущего в мрачном настоящем:

– This is radio of the Hope Сity. We hope that you have survived. The end of today's translation. Bay.

И наступила тишина. Все сидели молча, пытаясь прийти в себя от произошедшего. От того контраста между такой красивой песней, вселяющей надежду и желание жить, хоть и наполненную непонятными словами. И странным обреченным голосом в конце.

– Варяг, скажи, о чем пел этот Армстронг? – выдавил, наконец, Васнецов.

– Он пел о том, какой замечательный мир в котором мы живем… – Затем вздохнул и покачал головой, – Жили, вернее.

– А потом, в конце, что там говорили?

– Похоже, они ищут выживших. Братцы, вы хоть понимаете, что это значит? Тут есть жизнь! Люди! И нормальные вроде люди! Ведь такая песня!…

– Варяг! – перебил его нахмурившийся Сквернослов. – Эти нормальные люди сделали атомную бомбу и ХАРП! И применили все это, между прочим!

Варяг молчал какое-то время. Затем обернулся и одарил Вячеслава снисходительной улыбкой.

– Только не те, чья душа умела так петь. Не все так скверно, Славик… Едем дальше…

И луноход снова тронулся с места.

61. HOSPITALITY

Пепельное облако перестало посыпать их грязью ближе к вечеру. День прошел незамеченным из-за мрака вызванного извержением. К счастью сам вулкан остался где-то в стороне, и они так его и не увидели. Окажись он на пути, это вызвало бы проблемы с поиском объездной дороги. Впрочем, связаться с орбитой тоже не удалось и радио более не преподносило сюрпризов, как было с песней Луи Армстронга.

Варяг вышел из лунохода и очистил перископ и стекла от пепла. Затем снова замерил радиацию. Норма. После этого он достал пятилитровую пластиковую бутылку с водой. Вылил воду в чайник из набора космонавтов. Остаток разлил по флягам и отрезал горловину. Набрал снег и растопил его у обогревателя. Вынес обрезок бутылки на улицу и швырнул в нее почерневшие от пепла стропы, которые все это время висели на левом пенале, в котором была спрятана одна из двух антенн. Надел резиновые перчатки до локтей и, засыпав в воду порошка, стал стирать. Все стропы там не помещались, и он стирал их по очереди, несколько раз, заменив воду. Аппарель была открыта, проветривая салон. Тихо гудел компрессор, нагнетающий в баллон уличный воздух. Укутавшийся тулупом Сквернослов смотрел на занятого стиркой Яхонтова и ухмылялся.

– А носки мне не постираешь, а Варяг?

– Я тебя, их сейчас сожрать заставлю, придурок, – беззлобно ответил искатель не прекращая работу.