Второй день на царствии

— Вы бы, Борис Иваныч, того… как бы это сказать, попроще, что ли, а то, понимаешь, создаете тут на ровном месте аварийную ситуацию. Чуть ли не половину хунты запросто могли уничтожить, птичка вы наша — Сирин.

— Прошу меня простить, если я слишком уж вычурно изъяснялся, — начал оправдываться Юрьев, но тут же осекся, встретившись взглядом с остекленевшими глазами Афанасьева. — Валерий Васильевич, что с вами?!

— А? Что? — встрепенулся тот, начиная приходить в себя. — Где я?! Кто вы?!

— Вы — Афанасьев Валерий Васильевич, — пролепетал не на шутку перепугавшийся адъютант, — а мы едем в вашей машине.

— Да?! — удивился тот. Затем немного помолчал, вздохнул и проговорил ни к селу, ни к городу. — Злые вы. Я домой хочу. К маме.

Машина взорвалась от дикого хохота, да так, что рулевое колесо в руках у Кондратьича опять начало рыскать из стороны в сторону, будто машиной управлял сильно нетрезвый человек. Смеялся и сам Афанасьев. Смеялся переломившись пополам Вальронд, наверное первый раз за много лет. Смеялся Юрьев, не ожидавший такой реакции со стороны руководства на свой ученый спич. Грохотал Рудов, у которого от смеха даже брызнули слезы из глаз. Дробным, козлиным смешком заливался Михайлов. Наконец, быстро отсмеявшись, Афанасьев вернулся к деловому тону:

— Ладно. Верю. Великий ученый этот ваш Глазырев, но ведь признайтесь, не за эти же его качества вы так ратуете за данную кандидатуру? Что-то, значит, есть в нем еще, или я ошибаюсь?

— Он внесен в санкционный список всех европейских государств и Соединенных Штатов.

— Ага, — вырвалось междометие из уст Верховного.

— И еще его люто ненавидит Кристин Лагард — директор-распорядитель МВФ.[106]

— За что?

— За его стойкое желание вырвать наш Центробанк из лап того же МВФ из-за его подчиненности внешним регуляторам и за навязанную нам, еще в бытность Касьянова, политику, так называемого «бюджетного правила».

— Вот с этого и надо было начинать, Борис Иваныч! — наставительно высказался диктатор. — Кстати, просветите-ка нас по поводу этого правила. Только, пожалуйста, без зауми, своими словами.

— По-простому, бюджетное правило — это указивка МВФ, которую они дают нам ежегодно о том, сколько нам печатать дензнаков и как расходовать профицит бюджета, буде он появится. Как сейчас помню, в 19-м, пока меня не выперли, я присутствовал на совместном ежегодном заседании с их посланниками. Простите, не удержусь, процитирую на память: «Официальным органам рекомендуется также воздерживаться от квазибюджетных операций со средствами Фонда национального благосостояния, а следует продолжать инвестировать их в качественные иностранные активы (даже после достижения ликвидной части фонда 7 % ВВП), чтобы сберечь ресурсы для будущих поколений и избежать процикличности».[107]

— Собаки, — скрипнул зубами Рудов. — Они нам еще приказывать будут, куда деньги вкладывать?!

— Да это и так из текста ясно куда — в иностранные активы, а не в собственную промышленность, — дополнил его Валерий Васильевич.

— За одно это его стоило бы назначить министром, — осторожно прозондировал почву будущий премьер.

— Да. Вы правы, Борис Иваныч, нашего эмиссионера ни в коем случае нельзя оставлять в их грязных ручонках, — утвердительно кивнув головой, процедил сквозь зубы Афанасьев.

— Кстати, о Центробанке, — встрял Сергей Иванович, — что вы Борис Иваныч думаете по поводу руководства нашим банком?

— Вы имеете в виду Эльвиру Сахипзадовну?

— Да. У нас все через это место проходит, — не совсем понял или не расслышал, как следует, ее отчество Рудов.

— Я думаю, что эта верная ученица Жака Аттали[108] слишком уж послушно ведет себя со своими кураторами из Бильдербергского клуба,[109] к тому же она, на мой взгляд, перестаралась в борьбе с инфляцией, а уж ее последние действия я вообще отказываюсь понимать.

— Ну-ка, ну-ка, пожалуйста, расскажите, — подался всем телом вперед Афанасьев, — а то мы, знаете, как-то не очень следили до сих пор за делами подобного рода.

— Нашего покойного президента можно критиковать за многие совершенные на посту деяния, но у него нельзя было отнять понимания истинной роли золота в качестве подушки безопасности для экономики в угрожаемый период. Он над каждым добытым килограммом трясся подобно мифологическому Кощею. И это благодаря именно его неустанным стараниям наши золотовалютные средства вышли на уровень сталинских времен — в две с половиной тысячи тонн.

— Да. Я слышал, что об этом говорили в СМИ. И даже, вроде бы, иностранцы удивлялись и завидовали его прозорливости, — к месту вспомнил Верховный. — И что?