Второй дом

История быстро разлетелась по всему району. Родители, знавшие о случившемся, всяко огораживали своих отпрысков от общения с Егором, воспитывая в них неприязнь к нему. Как он уже потом рассказывал, в первом классе все боялись с ним общаться. Во втором уже пошли первые детские оскорбления, которые только может знать детский разум: чмо, сын убийцы, жопа. Более недалекие дети недалеких родителей говорили «убийца». На фундаменте этой не шибко приятной истории, и, как следствие из неё, не лучшего социального положения, Егр был в своем классе, тем, что тогда, а может и сейчас, называли отбросом: оскорбление, кидания подручными предметами, бывало камнями, нечастые драки. Класснуха даже не пыталась хоть как то заступиться или наказать оскорблявших и кидавших. Наверняка, какие-то остатки умершей в зародыше профессиональной компетентности мешали ей самой подойти и высказать Егору пару ласковых.

Со временем ненависть спала, но брезгливость осталась. Когда я перешел в эту школу, в пятом классе, меня посадили к нему, так как больше с ним никто не хотел сидеть. Так началась наша дружба и закончилась рядовым агитированием кадетской школы в Ярославле. Согласовав сумму с завучем, Ниной Сергеевной, нашу школу периодически посещали рекламщики других колхозов: поначалу депутаты местного полива, полицейские, пожарные, ближе к экзаменам, представители училищ и техникумов. Подобным образом к нам пришел рекламщик кадетской школы. Он много и красиво говорил о форме, службе, уважению людей к форме. Егор зацепился за эту мысль. Уважение и почет со стороны общества к кадетской форме, темный цвет которой, смог бы оттенить и закрасить прошлые оскорбления, драки и обиды. Через пару дней раздумий, он сказал, что сразу после ОГЭ, сделает все, чтобы попасть в кадетский корпус и в дальнейшем будет служить. Я тогда откровенно не понимал, как он может поставить крест на мечте о съемке, о создании чего-то нового. Ведь эта мечта должна была быть выше всех обид прошлого. После экзаменов Егор уехал. Мы могли, конечно, переписываться, но за всё время с тех пор не написали друг другу ни слова, о звонках и речи не было. Моя журналистская «карьера» закончилась, парочкой никому не нужных высказываний на «Sports.ru» и энным количеством комментариев в футбольных пабликах, которые я тогда считал полноценными рецензиями.

Я подошел ближе к толпе, Ренат ушел в кабинет.

Егор определенно был доволен. Впервые он был в центре внимания у всех, но с хорошей стороны. Он оказался прав, немного разлуки в перенасыщенной трендами жизни подростка, быстро сотрут все из памяти, а красивая кадетская форма, справедливости ради, действительно хорошо смотрелась.

– Блин, ты так изменился!

– Расскажи, что ты, как ты – они уже сказали ему больше добрых слов, чем за последние 11 лет.

– Да я так приехал навестить бабушку с дедушкой и решил проведать родную школу – с широченной улыбкой произнес Егор. Родную школу??? Что? Это уже был вверх лицемерия, он ненавидит её посильнее моего. А весь этот цирк с костюмами, нужен только для самоутешения. Готов поспорить теперь он подумает, что оставил все те обиды позади и окончательно начал с чистого листа. Однако тогда бы он вообще сюда не явился. Гонения со стороны этих людей так просто его не оставят, как бы он не старался.

– Напиши, когда еще соберешься прийти – сказала Алена

– Обязательно напиши – добавила Вика Дёмина

– Надо как-нибудь встретиться – копилка лицемерия уже переполнена, но Ваня Серпухов решил ещё добавить.

– Форма те рил к лицу, ебать ты изменился, конечно, пиздец – Лена Таранзит только так умеет выражать мысли, ничего нового.

– Ты тоже не слабо изменилась, Лен.

Обет лицемерия прервал звонок. Ребята дружно попрощались с Егором. Еще бы они не удивились красивой кадетской форме. В последний раз эта школа видела красивую форму, когда эсэсовцы обустроили из неё конюшню в сорок третьем году.

– Привет, Сань – тихо сказал Егор, смотря четко мне в глаза.

Мы пожали руки. Это была самая тяжелая рука в моей жизни. Как она могла так потяжелеть?

– Привет, Егор – кое-как выдавил я после, наверно, минутной паузы. Я не знал, о чем с ним говорить. Я даже не знал, что ответить на его «Привет».

– Как служба? – очень оригинальный вопрос, но что поделать: в голову ничего не лезет.

– Отлично, слушай. Не знал, что мне таак понравится! Распорядок для, столько новых знакомств, а форма какая, я сам её гляжу и слежу за ней. Занятия спортом, учеба…

Я понимал его: у всех одна единственная «прекрасная» форма. Она черная, а на черном хуже видны какие-то потертости или пятна, также не ней хуже видны все перенесенные оскорбления, социофобия, неприятные воспоминания.

– Видел последний фильм Шазелла, «Человек на луне»?

– Не, я фильмы почти не смотрю, мало времени, ты понимаешь, мне не очень интересно.

– Может, снял что-нибудь как раньше?

– Снял? А, нее… Ту форму, которую выдавали всем, надо было подбирать, много что было не по размеру, а можно было пошить на заказ. Ты же знаешь, денег у моей семьи немного.

– Ты продал камеру? – я сказал это неожиданно для себя низким голосом.