Второй год новой эры

Люси д`Аркур – медсестра, замужняя женщина

Наше плавание подошло к концу. Целый месяц нас не было дома! И, хоть наше путешествие было наполнено событиями, мы все же скучали по своему дому и по тем, кого мы там оставили, кто наверняка волновался за нас и ждал нашего скорейшего возвращения. О, совсем скоро я увижу милых подруг мадам Марину, Ольгу, своих белых «сестричек», а также наших экзотических красоток-неандерталок. А интересно, мой Друг не забыл меня за это время? По нему я тоже скучала, по моему любимому котику и, честно сказать, в путешествии мне его не хватало. В общем-то, мне никто не запретил бы взять его с собой, но я не решилась. В далеком путешествии маленького домашнего кота могло ждать множество опасностей, и я бы не пережила, если бы с Другом что-нибудь случилось. Поэтому, будучи совершенно спокойной за жизнь моего пушистого малыша, я с удовольствием предвкушала встречу с ним.

Кроме того мне приходилось достаточно много общаться с нашим новичком Виктором Леграном. Месье Петрович дал мне задание подготовить его к жизни в племени Огня, рассказать о том быте и обычаях среди которых ему предстоит жить. Что ж, надо сказать, парень слушал меня открыв рот; казалось, казалось, каждое мое слово прочно запечатлевается в его мозгу. Иногда он, правда, выдавал комментарии, типа: «О, мадам Люси, вы всерьез верите, что первобытных людей можно обучить грамоте и счету?» «Неандертальцы? Э-э, да ведь это не совсем даже люди, неужели они живут рядом с вами бок о бок, и на равных правах?»

Надо сказать, что благодаря отповеди Петровича (после происшествия с Жебровской, когда она поцарапала его) юноша стал весьма острожен и в высказываниях, и в поведении. И только со мной он мог позволить себе напрямую спрашивать о том, что его волнует, не опасаясь, что его обличат в каких-то грехах. Я видела, что он проникся ко мне глубочайшим доверием, и под конец плавания воспринимал меня как старшую сестру. Да я и вправду чувствовала себя таковой. Я просвещала, наставляла, вразумляла своего глупенького и диковатого братца, и чувствовала себя в этой роли прекрасно. Между прочим, и Виктор тоже поведал мне немало интересного о своем времени. Период Великой Французской Буржуазной Революции! Тема, даже в двадцать первом веке все еще занимающая умы моих современников и соплеменников. Свобода, Равенство, Боатство и гильотина без устали отрубающая головы пылкие Дантон, Робеспьер и Марат и тут же рядом мерзавец Баррас и такой же мерзавец Фуше. И вот теперь у меня есть уникальная возможность вживую пообщаться с одним из свидетелей тех событий… Ребята с факультета истории дорого бы дали за такую возможность, но их здесь нет, а я есть.

Остальных же членов нашего экипажа Виктор несколько дичился. К Петровичу и его жене Ляле он, правда, относился с уважением, всегда кланяясь при виде их – с трудом удалось отучить его от этой привычки.

«Я что тебе, вельможа какой? – ворчал русский вождь. – Тут у нас все равны, и тебе следует научиться выказывать уважение без подобострастия…».

Однако общаться с ними он не стремился. Что ж, это можно было объяснить еще и тем, что парень еще как следует не знал русского языка… Я по себе знала, что, стоит начать учить этот язык – и ты непроизвольно становишься ближе к этим людям, начинаешь лучше их понимать в плане духовных устремлений (как метко заметил один из моих преподавателей в университете: «Язык неизбежно несет с собой часть менталитета народа»).

А вот к туземкам Виктор продолжал относиться с плохо скрываемой брезгливостью, и я ничего не могла с этим поделать. Он даже смотрел на них как на обезьянок в зоопарке – со смесью любопытства, опасения и превосходства. Но они были с ним вполне дружелюбны, словно не замечая его отношения – о, они, довольные своей жизнью, привыкшие к сытости и безопасности, не были склонны видеть в нем недоброжелателя. А я часто задумывалась, почему у этого юноши столь стойкая неприязнь к дикарям – ведь ему довелось какое-то время жить среди них, пользуясь их гостеприимством. Впрочем, мне становилось все более очевидно, что человек с таким же мировоззрением, как у Виктора, вполне может сочетать в себе благодарность и высокомерие, симпатию и чувство превосходства – и все это по отношению к одному и тому же. И вообще, этот юноша сильно напоминал мне прежнюю меня, когда я только очутилась здесь – в то время голова моя была так же забита нелепыми идеями и дурацкими предрассудками. И так же, как и во мне, в Викторе был добротный и крепкий стержень, который непременно позволит ему развить задатки своей личности.

О Жебровской мы больше не вспоминали. Действительно, ее словно никогда и не было с нами. В моих снах она больше ни разу меня не беспокоила, и значит, эту страницу жизни можно было считать перевернутой.