Второй год новой эры

– А ты чего побледнела-то, Людмила батьковна? – Марина с тревогой заглядывала мне в глаза. – Поплохело, что ль? Ты это… давай не пугай меня… – она стала тяжело приподыматься из-за стола, – что я буду делать, если вдруг… начнется, а ты в некондиционном состоянии? Кто роды-то будет принимать? Ты подумала об этом? Ты давай не шути так… Ишь ты, побледнела она… Чего напугалась-то?

– Нет-нет, ничего, Марина, все нормально, – поспешила я заверить ее, пристыженная, что нагнала на нее панику. Я даже попыталась улыбнуться, но, наверное, это у меня плохо получилось, потому что Марина продолжала как-то напряженно на меня смотреть. Теперь она стояла, упершись ладонями в поверхность стола. Ее живот нависал над этим столом внушительным шаром, и я невольно засмотрелась на него, представляя у себя такой же. Мне снова стало дурно, но теперь Марина почему-то не обратила на это внимания. Приглядевшись, я увидела, что ее взгляд будто бы направлен внутрь себя, она словно прислушивалась к чему-то. Ее губы оставались полуоткрытыми, и все лицо ее, и поза выражали совершенно неописуемое чувство – что-то среднее между удивлением, испугом и радостью.

Я вскочила.

– Марина! Что с тобой, Марина? – воскликнула я.

– Я… кажется… рожаю… – отчего-то шепотом произнесла она. И тут же улыбка, обращенная к будущему малышу, удивительным образом преобразила ее лицо, сделав его милым и нежным, удивительно молодым.

– Пойдем, Марина! – я тут же бережно взяла ее под руки. – Тебе надо прилечь. Я посмотрю раскрытие.

– Да-да, Люсенька… – закивала она, как послушная девочка, – пойдем…

Она опиралась на мою руку, и я чувствовала то, что не было сказано словами – что она по-особенному относится ко мне, что доверяет, что тоже дорожит моей дружбой… И так было мне хорошо от этого ощущения, словно душа моя парила в поднебесье. Никогда так сильно не ощущала я то, что называется «душевной теплотой». Эти русские… ведь это они каким-то образом изменили меня к лучшему. В плане чувств я будто бы сняла какие-то замутненные, все искажающие очки, и теперь все представало передо мной ярким, сильным, блистающим и многоцветным. Я словно стала одной из них… И меня это очень даже радовало.

Теперь надо быть до предела внимательной и осторожной. Я не могу допустить ошибки в ведении родов. А они могут оказаться сложными… Что если плод крупный? А если у нее подскочит давление? О боже, помоги мне, дай мне сделать все как надо, прошу, позволь родиться этому ребенку без проблем… Обещаю, Господи, что никогда больше не буду роптать и с радостью приму все то, что ты мне посылаешь, пусть это даже незапланированная беременность…

Так я неумело, но горячо молилась, пока проводила Марине все необходимые процедуры. Похоже, роды обещали быть стремительными. Очень скоро после первых схваток у нее отошли воды, и можно было ожидать потуг.

Весть о том, что докторша собирается рожать, мигом облетела наш поселок. И вот уже у порога толпятся взволнованные вожди – месье Петрович, который вопросительно глядит на меня, суровый месье Андре, нервозность которого выдает частое потирание носа, и муж роженицы, месье Антон, на которого я просто не могу спокойно смотреть – он нервно притопывает ногой, без конца протирает свои очки, часто моргает и покашливает. Честно говоря, сейчас ему очень подходит слышанное мной как-то раз русское выражение «на нем лица нет» – настолько он обеспокоен происходящим с его дражайшей супругой. Кроме всего прочего, он постоянно что-то бормочет себе под нос и сокрушенно качает головой. Нет, так не пойдет… Его чрезмерное беспокойство передается другим, а моя пациентка должна быть абсолютно уверена в благополучном исходе.

– Ну что? Как она? Все нормально? – спрашивают русские мужчины, вытягивая шеи в направлении кушетки в дальнем углу, на которой тихо постанывает Марина. Они смотрят на меня как-то строго, и это мне не нравится.

– Уважаемые месье, – говорю я уверенным голосом, – просьба вам не беспокоиться. Лучше вам выходить и ждать на коридоре. Вы нервировать мадам Марина. Пока все идет хорошо, причин волноваться нет. Если ваши нервы слишком в напряжении, могу советовать вам принять настойку валерианы… – я указала кивком на стеклянный шкафчик в углу.

Честно говоря, я не ожидала, что мои слова окажутся поистине волшебными. Мужчины, словно устыдившись, торопливо покинули помещение, лишь месье Антон проговорил напоследок каким-то глухим голосом, вытягивая шею:

– Мариночка, я с тобой! Не бойся, душа моя! Я… – он покашлял, как бы прочищая горло, но на самом деле борясь со смущением, – я люблю тебя! Знай это…

И он вышел вслед за остальными.

– Оказывается, любит… – усмехнулась Марина, как раз сейчас стараясь отдышаться после схватки. Произнесла она это ворчливым тоном, но я поняла по ее лицу, что ей чрезвычайно приятно это признание, – первый раз это сказал… Представляешь, Люсь?

– Да-да, месье Антон не очень сентиментален, но он очень ответственный мужчина, – поспешила я заверить ее, – он будет хорошим отцом.

– Ты думаешь? – разулыбалась она, светясь от счастья.