Конечно же, туземки – те, что были зрителями – смотрели на все это раскрыв рты. Наверное, первобытные люди были далеки от лицедейства… И, хоть я до последнего избегала это делать, но все же мои глаза невольно нашли в толпе зрителей Гуга. Он тоже смотрел спектакль с интересом, и меня даже кольнула досада – почему это он не отрывает глаз от «сцены», а на меня даже не взглянет? И, как я себя ни одергивала и ни смеялась над собой, а все же чувствовала обиду…
И вот пришла моя очередь выступать. «Зал» притих, когда я вышла из-за ширмы и шагнула вперед. На мгновение мне стало не по себе – может, зря я это делаю? Наверное, никто не оценит все великолепие прекрасного слога моего любимого Верлена… Но отступать было уже поздно.
Мой взгляд выхватил в толпе лицо Гуга. Безошибочно я определила, что он рад видеть меня на «сцене», что он приятно удивлен и необычайно горд, так как не утратил надежды заполучить меня в свой гарем. И, к моему собственному удивлению, именно факт пристального интереса моего «жениха» заставил меня приободриться – и я начала.
Я читала стихи, испытывая удовольствие от того, что произношу все это на родном языке – таком выразительном и благозвучном. Мой голос звенел, и слова, слетая с губ, обретали силу и устремлялись прямо в синий небесный простор – туда, к солнцу, которое, казалось, тоже внимательно слушает меня. А Гуг… меня не оставляло ощущение, что он понимает каждое слово. Его лицо выражало весь тот спектр эмоций, который и должен был возникать у слушателя. Прав был мой преподаватель риторики – эмоциональная выразительность имеет гораздо большее значение, чем сами слова. И я старалась. И при этом осознавала, что это мой туземный любовник так вдохновил меня, сам того не зная. О, какое у него было лицо, когда стихотворение подходило к финалу! Я вдруг поймала себя на том, что стараюсь для него одного. Весь мир будто исчез – и осталось только его дьявольски красивое лицо с сияющими глазами, полными сопереживания героям…
Бурные аплодисменты стали мне вполне заслуженной наградой. Уходя за ширму – взволнованная, с горящими щеками, я слышала даже, как кто-то из моих бывших учеников выкрикнул: «Вот так Люся! Просто молодец!», и другие подхватили, проскандировав несколько раз: «Мо-ло-дец!» Господи! Как они ненавидели меня всего полгода назад, и как они рады за меня сейчас. Воистину волшебное превращение, которое совершили со всеми нами каменный век и русские вожди.
А потом, когда концерт завершился, начались другие, не менее интересные мероприятия. Дети до четырнадцати лет с азартом и восторгом участвовали в конкурсе поделок (опять же под руководством Слепцовой), а взрослые (добровольцы) разыгрывали фанты. Словом, было необычайно весело… И все время, до самого вечера, я чувствовала на себе влюбленный, полный восхищения, взгляд Гуга… Но еще и другой взгляд прожигал мне спину ненавистью, завистью и злобой. Это была Жебровская. Притихшая и мрачная, она тоже получила разрешение присутствовать на празднестве, которое означало, что отсрочка почти кончилась и скоро над ней свершится суровый, но справедливый приговор.
2 апреля 2-го года Миссии. Понедельник. Утро. окрестности Дома на Холме
Ольга Слепцова
Приход весны тут такой бурный, что снег сходит буквально на глазах. Еще дней десять назад проталины были лишь на полянах, где снег съедался жарким весенним солнцем, а теперь отдельные снеговые пятна лежат только на дне глубоких оврагов и ям-выворотней, оставшихся на месте деревьев, вырванных с корнем во время ураганов. Местные говорят, что такие бури с грозами случаются нечасто, раз в год или даже раз в несколько лет. Но даже в разгар своего бешенства эти ураганы не имеют такой силы, чтобы ломать деревья пополам как спички. Все, что им под силу – это вывернуть дерево с корнем там, где оно произрастает на такой почве, за которую ему трудно зацепиться корнями.
Жена русского вождя Петровича Ляля как-то в порыве откровенности рассказала мне, что на том месте, где сейчас находится Большой Дом на Холме, раньше тоже лежало такое вывернутое с корнем дерево. Так вот, то дерево, по словам Ляли, не удержалось на своем месте, потому что слой песчаной земли был толщиной всего около полуметра, что оказалось недостаточным для его устойчивого положения. Услышав это, я испугалась, что какое-то из деревьев, окружающих поляну с Домом, может быть вывернуто с корнем и упасть прямо на наше единственное приличное жилище. Но шаман Петрович, который тут, помимо прочего, работает министром строительства, заверил меня, что даже самые крайние деревья на поляне укоренены достаточно хорошо и никакой ураган не сможет вывернуть их с корнем из земли.