Второй круг

— Это ты, Коля, вспоминаешь свою молодость, — сказал Филиппыч, — бывает, людям снится, что они молодые, ну и всякие там шуры-муры, а у тебя жизнь всегда была одинаковая. Только самолеты менялись. И вообще твой возраст можно мерить моторами. М-11 — это двадцать лет, «Шестьдесят второй» — тридцать… Мне вот тоже снится, как я летаю. Все больше на «Каталине». Любил я «Каталину». И Ил-14 тоже. Вспомни, как движки журчали на малом газе, а на М-11 булькали. Музыка!

Друзья помолчали, погоревали о чем-то, выпили, Николай Иванович продолжал:

— Ну и вот. Они мне, понимаешь, снятся, а я жалобы разбираю. И я решил уйти тихо, как мышь, чтоб никому не было больно. И чтоб получилось, что не я ушел, а меня самого ушли, но без особой музыки. Я люблю только, как моторы гудят. Музыку я не люблю. Я стал ждать момента. Затаился в камышах. А Чик затеял реорганизацию и всякую там модернизацию — насмотрелся всяких ФРГ да Америк. Переплюну, мол, их, чертей, и все тут. Ну а я столько видел за свою жизнь реформаторов. Сколько я их, чертей, видел и перевидел за свои сорок лет безупречной службы, за которые мне так и не дали ордена из-за кретина Мишкина, который и сам страдает теперь по причине собственного кретинства, — Николая Ивановича повело в сторону, — из-за него, черта, я лишился участка. А какой у меня был участок!

— Так ты чего это говорил про Чика-то? — перебил Филиппыч, так как про участок слышал уже раз сорок.

— Ну, так я этих реформаторов и прожектеров знаешь сколько видел за сорок лет своей долгой, безупречной и тра-та-та службы? Как псов нерезаных. То он цех «преобразует» в Базу. Представляешь, цех — в Базу! И плодятся сотни новых замов и помов, а самолеты в результате не летают. Это, мол, психологическая ломка, борьба нового со старым. Потом Базу расформировывают, потому что зашились, и сидим в назьме, и еще чирикаем как порядочные. Я так полагаю, если сидишь, так хоть не чирикай. То какие-то цеха объединяют, какие-то разъединяют, сегодня говорят одно, завтра — другое, люди нервничают, не понимают, к кому и к чему приспосабливаться. Какая уж тут, к дьяволу, работа! Там чего-то увидели в ФРГ — и нам подавай! Там кресло крутится — и нам подавай, чтоб крутилось. Там у них какая-то хитрая система связи — и нам подавай то же, мы не хуже немцев! Оно, конечно, не хуже, но зачем во время реорганизации все шкафчики из раздевалки спалили? Немец, он собственные шкафчики жечь не станет, он хитрый, он из этих шкафчиков такого наворочает. И нам же продаст втридорога, а мы купим за валюту. Вот я об чем толкую. Во всякой реорганизации главный принцип как в медицине: «Не вреди!»

— Чик не жег шкафчики, — сказал Филиппыч, — он парень неглупый. Соображает маленько.

— Помню, был у нас один тип. Увидел где-то в Италии в аэропорту всякие табло, мигающие лампочки и кнопки. И решил, что и у нас должны быть тоже лампочки. Стали долбить стены и тянуть кабели толщиной в ляжку хорошей бабы. Потом всякие стенды понатыкали во всех комнатах. Затратили, короче, средства, и немалые, а работали не специалисты по электронике, а какие-то шабашники. Короче, стены разворотили, живые деньги профурыкали, стенды поставили, а зачем они нужны, никто не знает. А инициатора куда-то передвинули. Кажись, на пенсию выперли. Впрочем, на стендах колбасу резали и распивали кефир. И стояла эта дребедень два года. Потом нагрянул партконтроль. Их иногда называют «народными мстителями». Ребята там грамотные, понимают, что если король голый, так нечего говорить, как он красиво одет. Им интересно, что же это такое наворочено и вокруг дырки, а также кирпичная пыль и строительный мусор. А им никто и объяснить не может. А они интересуются: «Зачем?» — «Да вот, в Италии видел кто-то такое: там тоже лампочки мигают, кнопки щелкают». — «А на кой черт им мигать?» — спрашивают народные мстители. «А кто ж его знает? Мы хотели как лучше». — «Ну, дорогие товарищи, давайте-ка разбирайтесь и доложите народу, куда вы дели двести тысяч». Тогда новый начальник решает устранить последствия бурной деятельности своего предшественника. Решает продать по-шустрому все «оборудование» в Энск, в учебный центр, пусть, мол, на нем молодежь изучает электронику, тем более в Энске, в этом центре, имеется свой человек, какой-то снабженец. Едет от нас шустрый товарищ продавать стенды и все прочее. Ну, там, само собой, аппаратуру обещают купить. Короче, аппаратура едет в Энск по железной дороге. А пока она путешествовала малой скоростью, в Энске поинтересовались: «А что это за аппаратура и зачем она нужна?» И, не заплатив денег, тем более «свой» снабженец был взят под стражу, отправляют все назад и тоже малой скоростью. Привозят. Железнодорожники никак не поймут, кому вся эта ржавая рухлядь предназначается, и загоняют платформы на запасные пути. Ну и тут мальчишки, юные техники, начинают курочить современную технику. Ну и так далее.

— Но это ведь было не у нас, а в Энске, — сказал Филиппыч.

— Неважно, что не у нас. А обидно.

— Конечно, обидно. Ну а шкафчики Чик не жег. Он малый грамотный. Соображает.