Ожидая возможной снова засады, двигались осторожно и без выстрелов. Красные стали нас подпускать и даже совершенно моментами прекращали огонь. Мы уже недалеко от их окопов, рукой подать. Виднеется уже и окраина пшеницы, а за ней и окопы. Приостановив движение, стали выравниваться и подтянули в цепь пулеметы, выдвинув их местами вперед для обеспечения движения цепей.
«Сдаются», – вдруг разносится по нашим цепям.
Действительно, видим на поднятых кверху ружьях белые флаги. Многие просто размахивают ружьями вправо и влево. Наши цепи поднялись и стали быстро подходить. Но действительность оказалась другая. Красные сразу открыли залпами огонь по поднявшимся и движущимся к ним цепям. Мы попали в ловушку. Цепи отхлынули за линию наших пулеметов, которые медленно открыли по окопам огонь, заставивший засевших в них скрыться и прекратить огонь. Наши кубанские стрелки воспользовались этим моментом и бросились на окопы в штыковой бой. Пулеметчики, принужденные прекратить огонь, стали немыми свидетелями голгофы красных. Хотя наши атакующие были снова встречены уже у самых окопов жидкими залпами красных, едва опомнившихся от ураганного по ним пулеметного огня, но порыв их был настолько стремителен, что ничто не могло их остановить. Разъяренные обманом со стороны красных, они не давали никому пощады. Шло поголовное истребление, и никакая сила не могла их остановить.
Пожалеть можно было тех, кого силою вогнали в окопы – мирных жителей. Я видел их в их обычной партикулярной рабочей одежде или в форме железнодорожников, были среди них также подростки, промелькнули и женские лица.
Увлекшись, я выдвинулся вперед, от меня не отставала моя связь, и очутился в линии рукопашного боя. Картина была кошмарная. Стоны умиравших, раздирающие душу крики о пощаде… Часть красных продолжала сопротивление, что ухудшало положение тех, кто побросал оружие. Падали и наши.
Вижу – в каком-то шаге впереди меня, подняв руки кверху и припав на колени, с залитым слезами лицом, юноша в форме телеграфиста с ужасом смотрел на штык, направляемый на него подскакивающим к нему нашим стрелком. Вот-вот он должен его проколоть. Я делаю быстрый шаг вперед и ударом руки по прикладу отвожу в сторону уже двинувшийся вперед штык, который должен был проколоть его насквозь. Удар попадает под левую мышку и лишь прорывает рукав. От такой неожиданности – резкий поворот в мою сторону, но тут же наш стрелок молча ринулся дальше на расправу.
Мой спасенный – а таких было немного, может быть, он был единственным, сказать трудно – сразу очутился около меня и вцепился в полу моего кителя. Я попытался его успокоить и стряхнуть его руку, мешавшую моему движению, но это было не так легко – он считал, что так будет вернее.
Я затем передал его своим, которые поздно ночью, благо мы попали на ночлег в железнодорожный поселок, вручили его родителям, жившим в этом поселке.
Наутро другого дня мы узнали, что генерал Деникин решил посетить поле нашего сражения.
Прошло ровно три недели (с 9 июня по 1 июля 1918 года) с выхода нашего во Второй Кубанский поход. Разбивая по пути нашего движения встречного или укрепившегося на известных рубежах противника, мы прошли около 260 верст с почти непрерывными боями.
1 июля под нашими ударами пал Тихорецкий железнодорожный узел. Овладение им было весьма велико. Мы разбили тут сосредоточенную и хорошо вооруженную группу красных под командованием Калнина, насчитывающую 30 тысяч человек.
В наши руки попали значительные военные трофеи, так нам необходимые.
Разъединили противника на отдельные группы; укрепили наш тыл; взяли много пленных, из которых часть пошла на пополнение или формирование новых частей (Солдатский полк – в дивизии Дроздовского), а расширяя и укрепляя занимаемые нами рубежи, дали возможность широкого притока добровольного пополнения, которое частично пошло также на пополнение полков Доброармии, и из них формировались новые полки конницы, кубанские полки и пластунские батальоны.
В наши руки попал большой подвижной железнодорожный парк и мастерские. На занятых железнодорожных линиях и станциях быстро было восстановлено движение, можно сказать – почти на ходу. Это сразу дало нам возможность переброски по ним воинских частей.
Несмотря на понесенные нами потери, иногда доходившие, в весьма жестоких боях, до 25% состава, как, например, в бою за Тихорецкую, Доброармия, надо считать, удвоилась и дошла до 20 тысяч своего боевого состава.
Несравненные качества добровольцев позволяли с 20-тысячной армией вести одновременно операции от Тихорецкой, как центра своего боевого разворачивания, до Кущевки – 90 верст – и в направлении Кавказской – 58 верст – и даже от последней, тем же ударом, расширив свои действия, ворваться в Армавир – еще 62 версты, развернувшись затем лицом к противнику на фронте —210 верст.