Наступила зима, и лорд Найрис все так же протягивал ему руку в приветствии или прощании, и Лаки склонялся, замирая на мгновение над тонкой белой лайкой или замшей его перчатки.
Да, уже было холодно, и мягкая кожа сменила шелк в гардеробе второго лорда. И голова у Лаки слегка кружилась при встречах, а нетерпение сжигало сердце — он все никак не мог придумать, как похитить возлюбленного.
— Мне кажется, я живу только рядом с вами, — сказал однажды лорд Найрис.
Они стояли, глядя на горы, Лаки только что рассказывал о скальных козлах, удивительных тварях, карабкающихся по отвесным стенам, и последней его фразой было: “Не слушайте тех, кто уверяет, что они ради еды, милорд, нет, наверное, это в своем роде божий промысел — жить на стене над пропастью”.
“Я живу только рядом с вами”, сказал он, стискивая каменные перила и глядя в никуда, и Лаки задохнулся от восторга. Восхитительно быть для кого-то светом в окне, восхитительно, когда на твою любовь отвечают взаимностью.
Он осторожно дотронулся до локтя лорда Найриса, подходя поближе, вновь ощутил горький запах его туалетной воды и наклонился слегка вперед, а лорд обернулся, и их дыхание на миг слилось.
Лорд Найрис не открывал глаз, его ресницы были такими черными, а губы горячими и твердыми, и лихорадочный румянец на всегда бледных щеках, и дрожь их тел, разделенная на двоих — все это длилось лишь короткий миг, а потом он оттолкнул Лаки и сам отступил назад.
— Простите, милорд, — Лаки судорожно вдохнул, прижал два пальца к губам, перед глазами плавали белые звездочки… нет, снежинки. — Посмотрите, идет снег! Лет десять его не видел.
— Да, эта зима удивительно холодная… — Найрис поймал огромную снежинку, и она сверкала и переливалась на его рукаве под вспыхнувшими светильниками: сгущались сумерки.
— Как в стране драконов, — Лаки посмотрел на север и представил себя в глубоком пике, среди зловещих льдов и полярного сияния, в атаке на дракона.
***
— На границе с драконьими землями ослаблен барьер, и это более походит на чей-то злой умысел, чем на случайность, — владыка быстро просматривал свитки, а Креван сворачивал их, сортируя что взять, а что оставить.
Иногда ему дозволяли помочь или просто посидеть в кабинете. Здесь была какая-то особая атмосфера, все вокруг пропитано мощной магией, такой же древней, как и сам владыка. И тяжелые портьеры всегда задернуты, Креван украдкой смотрит из-под ресниц на супруга, как тот сосредоточенно изучает непонятные надписи и хмурится, глаза его застывают, как лед, и тогда кажется, что они светлее волос. Как же прекрасен владыка Белого замка, как больно от его ледяной красоты…
Креван очень старался запоминать магические руны, но путал их все равно. Руны невозможно запомнить, их надо чувствовать, а омеге не дано управлять магией ни в каком виде, лишь быть сосудом, передавая магический дар своим потомкам. Именно поэтому владыка желал завести наследника с Найрисом, омегой королевского дома, а Креван каждый четвертый месяц принимал горькое зелье после того, как ложился с владыкой. Несправедливо.
— Ты опять витаешь в облаках, — мягко укорил владыка и погладил его по щеке, а потом указал на свитки: — Эти я не возьму, зачем мне заклятья попутного ветра.
— Простите, владыка, — Креван потянулся невольно за его ладонью и скользнул на пол с низкой софы. — Я не подумал… на севере нет моря.
— Прощаю, — владыка погладил его по волосам и задумался. Может, все же решил взять его с собой? Вчера Креван осмелился попросить об этом, даже выбрал подходящий момент. Владыка наматывал на руку его волосы, любуясь сиянием изумрудов в них, и был в весьма благодушном настроении.
— Надолго ли вы покидаете нас? — Креван подобрал с ковра упавший свиток.
— До следующей высокой луны. Принеси мне ларец.
Креван поспешно поднялся и достал из секретера тяжелую шкатулку с зельями.
— Вот это, — владыка указал на флакон с белесой жидкостью, — дашь Найрису, если в мое отсутствие он почувствует… недомогание. И непременно запри его, чтобы даже никаких прогулок.
— Да, владыка, — Креван покраснел, но не от стыда, как можно было бы подумать, а от негодования. — Неужели Найрис не справится сам.
— Почему ты все время перечишь мне, — вздохнул владыка. — Мое терпение не безгранично.
— Простите, — прошептал Креван, холодея от странного чувства, названия которому он не знал. В груди предвкушающе заныло, когда владыка потянулся за тростью.
Он сбросил накидку и оперся о стол, приспустив штаны вместе с бельем. И вздрогнул от первого удара, расслабившись, в этот раз владыка больше ласкал перед разлукой, чем наказывал. Креван прогибался и раздвигал ноги, боль горячо разливалась по ягодицам, собираясь в паху нестерпимым желанием. И очень скоро владыка отбросил трость, прощая своего неразумного мужа, и наконец-то распустил завязки на штанах:
— Не молчи, Креван, или ты позабыл о молитве.