Второй медовый месяц

— Сволочь и эгоист. Такой же, как все мужчины…

Он шагнул вперед и обнял ее.

Она согнула руки, уперлась ладонями ему в грудь и попыталась оттолкнуть его.

— Пусти меня!

— Я не хотел, — сказал Бен.

— Отпусти!

— Я правда не хотел. Надо было промолчать. И не просить тебя выбирать…

Она перестала вырываться.

— Прости, — сказал Бен.

Наоми склонила светловолосую голову к нему на грудь.

— Прости, — повторил он. — Я же люблю тебя. Потому и хочу, чтобы мы остались вдвоем.

Наоми слабо всхлипывала, уткнувшись в его футболку.

— Это вовсе не значит, что мне не нравится твоя мама…

— Ага.

Бен повернул голову так, чтобы видеть ее профиль.

— Наверное, я просто ревную.

— Ага.

— Извини, что завел этот разговор.

Наоми вскинула голову. Бен уставился на ее губы.

Она прошептала:

— Я не представляю, что мне делать с мамой…

Он обнял ее крепче.

— Пока ничего.

— Она взбесится…

Бен поднял голову и осмотрелся. По Форест-роул, к повороту на Шернхолл-стрит, медленно пробирался фургон с бургерами.

— Есть хочешь? — спросил он, глядя вслед фургону.

Наоми вздохнула:

— Ужасно.

— Тогда по бургеру?

Она заерзала в его объятиях, принялась поправлять одежду. Он смотрел, как она смахивает воображаемые пылинки с его обтягивающей футболки.

— Нет, я бы лучше съела карри.

Аудитория попалась неподатливая. Едва выйдя на сцену, Эди поняла, что сегодня зрители не станут помогать ей — наоборот, будут держаться отчужденно, их придется обхаживать и упрашивать. К концу первого действия она пришла к выводу, что аудитория не просто неподатливая — отвратная: зрители смеялись совсем не там, где следовало, шаркали ногами, шептались, кашляли. Эди так и подмывало подойти к самой рампе и предложить всем недовольным лучше сходить на какой-нибудь незамысловатый мюзикл.

— Хорошо еще, — сказала она Ласло по пути домой, — зрители не понимают, насколько велика их власть. Сегодня я играла паршиво потому, что и зрители были дрянными.

Ласло не стал спорить. В ночном автобусе он обмяк на сиденье, глядя в крашеный металлический потолок.

— Устал?

Он кивнул.

— Вот видишь, что значит неподатливый зал. Из сил выбиваешься, жилы рвешь, и все напрасно.

Когда они добрались до дома, Ласло не ушел к себе сразу, а проследовал за ней в кухню и прислонился к шкафу.

На столе лежала записка от Рассела: «Выпил и лег».

С раздраженным возгласом Эди бросила записку в мусорное ведро и направилась к раковине наполнить чайник.

— Чаю?

— Вообще-то я бы чего-нибудь съел, — признался Ласло.

Выдержав паузу, Эди напомнила.

— Ты же знаешь, где у нас хлебница.

— Да, — кивнул Ласло. — Извините.

— Хлеб там, яйца в холодильнике, фрукты в вазе.

— Да, — повторил Ласло.

Она оглянулась на него.

— Так в чем дело?

— Я не умею включать плиту, — робко признался он.

— Ч-черт! — выдохнула Эди, в драматическом порыве сгорбившись над чайником.

— Простите…

Она обернулась.

— А яичницу готовить умеешь?

— Вроде как…

Минуту Эди вглядывалась в его лицо.

Потом со вздохом заключила:

— Ну что ж, если кто и виноват, так только я. — Она прошлась по кухне, обводя ее широким взмахом руки. — Никому и в голову не приходит навести порядок ни здесь, ни в гостиной — еще бы, ведь я всегда ждала, когда все разойдутся по углам и лягут спать, а потом…

— Послушайте, я просто съем хлеба с сыром, — прервал ее Ласло.

Эди протерла глаза.

— Вечер не из лучших, но напрасно я сорвалась на тебе.

— Да ничего…

— Просто дел стало больше, чем когда-либо, — объяснила она, оглядевшись. — И дел, и людей в доме. А меня — меньше.

Ласло направился к холодильнику.

— Хотите бутерброд?

— Нет уж, спасибо.

— Тогда я сделаю бутерброды и заберу их с собой в комнату, — решил Ласло.

Эди прислушалась к себе, ожидая, что сейчас по привычке предложит ему помощь. Но не дождалась. Она задумалась о Расселе в их спальне, о Мэтью, о Розе в спальне Бена, дверь которой была, как ни странно, распахнута. Но по какой-то причине все они только вызывали досаду.

Она покачала головой:

— Извини, Ласло. Сегодня я определенно встала не с той ноги.

Он раскладывал ломти белого хлеба на столе в одну длинную и ровную линию.

— Ничего, — отозвался он. — Зал был кошмарный.

Эди шагнула к нему и похлопала его по плечу.

— Пойду смотреть телевизор. Авось одна ерунда вытеснит другую.

— Ладно…

— Выключишь потом свет, ладно?

— Конечно.

— Извини, — повторила Эди. Ласло начал резать сыр. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — ответил он, не глядя на нее.

Ласло сложил бутерброды стопкой на тарелке, наполнил стакан молоком, выбрал в вазе банан и сунул его в карман. Затем смел крошки со стола, положил нож в раковину и огляделся. В кухне много чего валялось как попало, и если бы эти вещи принадлежали ему, он навел бы здесь порядок, но они принадлежали Эди и Расселу, поэтому из уважения к хозяевам следовало оставить все на своих местах. В понимании Ласло первое правило этикета для тех, кто живет в чужом доме, гласило: будь как можно более незаметным. Благодарность, выраженная попытками усовершенствовать быт, даже самыми ничтожными, легко может быть истолкована как критика.