Второй мир

— Тогда я пошел. — Конец. Я посмотрел на часы. До срока оставалось всего три минуты.

— Значит, мы с тобой теперь долго не увидимся? — спросила Энди. — Ведь мы тебе больше не нужны.

— С чего ты взяла? — Мне стало досадно и больно, потому что она так обо мне подумала. — Просто мне нужно кое в чем разобраться там, дома. Судя по всему, кое-кто считает, будто и я причастен к похищению.

— Почему?

— Потому что меня они до сих пор еще не трогали.

— Я найду Джима и постараюсь уговорить его, чтобы он разрешил тебе когда-нибудь в будущем войти в «Темные зоны». Ты как, не против?

— Буду очень рад. Жди, я скоро выйду на связь.

Она улыбнулась мне в ответ, но как-то неуверенно.

— Пока, Тибор! — Я повернулся к мальчишке. — С тобой было интересно. Да, и спасибо… Очень благодарен вам обоим.

Мальчик пожал плечами и отвернулся. Я понимал, что он сейчас чувствует. Единственное, что можно предсказать о тех, кто из Реала, — это их непредсказуемость. На них совершенно невозможно положиться.

Энди в последний раз улыбнулась, словно успокаивая меня.

На душе у меня потеплело; я нажал КатаПульт и вернулся в Реал. Во рту остался привкус разочарования и поражения.

Часы над входом в метропорт 956 показывали, что осталась всего одна минута до того времени, как президент США навсегда застрянет во Втором мире и, возможно, продолжит жизнь в качестве ПВП.

«Темные зоны»

«Изумрудный город»

Между 4М4642К125 и 4М8652К222

Второй мир

Реальное время: до контрольной точки 1 минута

Президент Соединенных Штатов Америки, скорчившись, сидел в темноте.

Похититель не давал о себе знать уже давно, почти час. Президент продрог; время от времени он вставал и топал ногами, чтобы кровь не застаивалась. Иногда он подавал голос, надеясь привлечь к себе хоть чье-нибудь внимание — в том числе своего мучителя. В вакууме ничего не было слышно — даже ему самому. Вскоре он понял, что совершенно один и никто его не услышит.

Делалось все холоднее; вскоре он начал дрожать. Голова сделалась легкой; мысли путались. Внутренний голос подсказывал, что надо встать и бежать непонятно куда — искать тепло, свет и, возможно, дорогу домой. Разум велел оставаться на месте, экономить силы, ждать там, где ему велено ждать, чтобы не лишаться последней возможности связаться хоть с кем-то.

О смерти он не думал. Смерть — то, что случается с обычными людьми. Как его вообще могут бросить здесь умирать? Его похитили, потому что он — президент, а убивать президента глупо. Живой он гораздо полезнее, чем мертвый. Он представил, как на его теле застывают льдинки; одна даже как будто повисла на кончике носа. Дотронулся до носа пальцем, но там ничего не оказалось. Он старался не думать о прошлом, обо всем хорошем и плохом в своей жизни. Все равно такие мысли бесцельны.

Не теряй сознания и слушай… Вот-вот послышится шорох приближающихся шагов… Прислушивайся ко всему, что может подсказать, что ты не один в этой ужасной, всепоглощающей тьме, которая стала твоим единственным миром.

Хорошо, что он, по крайней мере, еще может дышать. Грудь и легкие двигаются свободно, но воздух, который в него попадает, все холоднее. Он коченеет. Длинные ледяные пальцы с еще более длинными, искривленными ногтями впиваются в него всякий раз, как он вдыхает в себя воздух, стискивают горло и легкие… Он попытался дышать не так глубоко, медленнее, чем обычно.

Когда холод в груди сделался невыносимым, откуда-то сверху вдруг хлынула струя горячего воздуха — как будто открыли печную заслонку. И тут же вдали показался тусклый свет — как будто на ночном небе рассеялись облака и высыпали звезды. Свет делался все ярче, холод отступал. Ушли боль и страх неизведанного.

Радуясь теплу, он задышал полной грудью. Он понял, что сидит в какой-то глубокой и тесной нише. Повертел головой, стараясь что-нибудь разглядеть. Он не мог еще достаточно быстро приспособиться к переменам; он по-прежнему не понимал, где находится.

Какую еще новую пытку он для меня придумал?

Думать стало легче. Он отказывался верить собственным глазам. Отвернулся, зажмурился. Внезапно в нем зародилась новая надежда. Когда дыхание снова наладилось, стало ровным и глубоким, когда внутренности перестал сжимать леденящий холод, он повернулся набок и снова огляделся.

Я знаю, он опять решил меня помучить.

Он с трудом поднялся на ноги. Тело стало каким-то чужим, отяжелевшим. Может, у него начинается паутинная лихорадка? Говорят, в первую очередь она поражает именно тело. А может, у него уже расплавились мозги? Он пришел в замешательство. Холода он больше не чувствовал. При паутинной лихорадке всегда холодно. А ему тепло, почти жарко.

Вдруг он почувствовал, что его окутывает словно легкая паутина, и он принялся разрывать ее руками. Паутина мешала, сковывала движения. Потом она упала на пол. Он скосил на нее глаза и сразу узнал свой киберкостюм, почти невесомое кимоно, которое он надел на себя в Переходном отсеке.