Второй полёт Гагарина

Он честно признался, что во время суточного полёта чувствовал себя отвратительно. Поскольку у меня ничего подобного не наблюдалось в силу краткосрочности пребывания на орбите, моё состояние сочли нормой, его – патологией. Следовательно, герой и всё такое, но к дальнейшим миссиям в космос негоден. Несложно догадаться, что перестал соблюдать режим. Из отряда космонавтов не отчислялся, но даже дублёром его бы уже никто не назначил. Соответственно, на всякие приглашения и торжественные встречи с тружениками и труженицами ездил постоянно, не отказываясь от чарки за своё здоровье и успехи космонавтики.

В конце августа, когда данные о послеполётном состоянии здоровья Титова были изучены и обобщены, Королёв устроил мне очередной сеанс откровений. Его обычный скепсис дошёл до какой-то экстремальной точки.

- Юра! Ты как думаешь, мы в тупике? Ну не сможет человек долго находиться на орбите. А ты: «Луна-а»…

- Ничего подобного. Мы, приматы, миллионы лет привыкали жить в гравитации. Дайте человеческому организму четыре-пять дней адаптироваться к невесомости. Вы же знаете мои предчувствия, а это к тому же основано на собственном опыте и ощущениях.

- Меня не поймут. Тут едва сутки вытерпел…

- Готов лететь на неделю. Вы же знаете, я не прекращал тренировки. Если датчики не покажут стабилизации состояния, через трое суток дадите команду на спуск.

- И мы получим уникального единственного, переносящего космос… Нет уж!

- Тогда форсируем одновременный полёт Нелюбова и Николаева. Лучше сразу троих, с Поповичем, как хочет Хрущёв.

Изменение ракетной политики позволило использовать все заготовки для баллистических ракет на базе «семёрки» на нужды исследования космоса. Даже экземпляры, стоящие на боевом дежурстве в РВСН, мы надеялись вскоре использовать для запуска беспилотных аппаратов. Я надеялся, что моё вмешательство сделает старты чаще. Поскольку военное министерство имело свои амбициозные планы, их «зениты» уходили в зенит, прошу простить мой французский, тоже несколько чаще – уже два спутника-шпиона во второй половине шестьдесят первого года, один, правда, неудачный из-за разгонного блока.

Хуже, чем с ракетой, а над ней работали уже много лет, дело обстояло с кораблём, его бортовыми системами. Я замёрз в тайге, а Титов на орбите, потому что из-за неисправности системы терморегуляции два вентилятора охлаждения крутились на полную. Температура опустилась до десяти градусов, вроде бы и не мороз, но для неподвижно лежащего и не особо тепло одетого – существенно. Теперь члены отряда космонавтов де-факто сами испытывали улучшения, потому что изменённые блоки устанавливались на макете в НИИ, и мы сами залезали внутрь, закупоривая люк, чтоб убедиться: теперь работает или всё осталось как раньше, я куковал внутри спускаемого аппарата не меньше других.

Моё исчезновение из поля зрения масс-медиа, особенно на фоне мелькающего везде и всюду Титова, породило немало слухов, ехидных комментариев в западной прессе, а также лавину писем в ЦК КПСС. Поэтому, забив на собственное распоряжение, Хрущёв семнадцатого октября появился в только что сданном Кремлёвском дворце съездов, заказав сопровождение в виде обоих летавших в космос – меня вместе с Титовым. Сиял, растягивая жабий рот в радостной улыбке. Иностранные гости из братских коммунистических партий тискали ему руку, потом нам с коллегой, и мне почему-то показалось, что космонавтам досталось больше сердечности. Никита Сергеевич, похоже, не слишком пользовался популярностью. По уважительной причине: из-за отсутствия той самой популярности.

Оттепель заканчивалась или даже закончилась. Совнархозы и прочие экономические новшества не принесли ожидаемых результатов. Неожиданные виражи хрущёвской политики не вызывали аплодисментов, он слышал смешки за спиной и требовал у Шелепина, которого сам же наставлял о необходимости преодоления наследия сталинского НКВД-КГБ, вычислять, преследовать и сажать рассказывающих про генсека анекдоты.

К съезду, парадному и показушному мероприятию, Хрущёв приберёг две заготовки: демонстрацию космических достижений и эпохальное заверение построить коммунизм уже к восьмидесятому году.

«Партия торжественно провозглашает: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!» Более чем оптимистическое обещание обрело конкретный и невыполнимый срок.

Пока он чувствовал себя победителем, лидером в плюсе. Я же не вполне знал, как к нему относиться. Да, освободил страну от культа личности Сталина, но настолько неуклюже, что разрушил часть идеологической конструкции СССР, рассорил нас с китайцами и албанцами. Согласен, своевременно начал реформу колоссального военного монстра, но так, что под нож пошли нужные виды вооружений, а средства тратились настолько неэффективно, что кошмар. Укротил и обуздал госбезопасность и милицию, но затем снова начал закручивать гайки.

Подытожу. Он был крайне неудачным высшим руководителем СССР. Такого отношения и заслуживает.