Второй после Солнца. Часть вторая

– Пошёл вон, – прошипела Дарья, вырываясь. – Экзаменатор, блин, выискался. Иди, экзаменуй свою Катьку.

– Здравствуйте, Аркаша, говорят, вы разводитесь? – этой новостью встречала Аркашу государыня, внезапно вызвавшая его для доклада.

– Нет в империи ничего, матушка, что могло бы ускользнуть от орлиного вашего взора, даже и в потёмках провидите вы лучше, чем остальные при свете дневном. Увы, – вынужден был признать Аркаша, – вынужден признать, что меня бросили.

– О, бедный гений! – воскликнула государыня, не обратив, по-видимому, внимания на Аркашины подковырки. – Отчего же все вы, гении, так несчастливы в делах сердечных? Видимо, вы слишком наивны и слишком доверчивы по гениальности своей душевной. Ну, пойдём, пойдём же со мной, уж я-то тебя утешу.

– Никак не могу-с, – сказал Аркаша. – Да, Дарья бросила меня, но я-то не бросил пока эту полученную из ваших щедрых рук подругу, так сказать, жизни – если это можно назвать жизнью.

– Высоко ценю твою верность. Уверена, и Дарья её оценит и сменит гнев на милость: мы, женщины, легко меняем одно на другое, – миролюбиво сказала государыня.

– Как и одного на другого. Позвольте в связи с чем выйти вон-с?

– А не пожалеешь потом? – ласково ответила государыня вопросом на вопрос.

– Никогда-с, – ответил Аркаша. – И ни за что-с, – добавил он уже в дверях.

Зачем нужна была ему эта перезрелая женщина? Для удовлетворения любопытства одного раза более чем хватило.

– Впрочем, – прибавил Аркаша, развернувшись, – вот именно за что-с.

Он вспомнил, что хотел похлопотать о примерной казни для Пугачёва.

– Скорее я вас, матушка, должен утешить, – продолжил Аркаша. – Государь – супруг ваш, Пётр Фёдорович – мне давеча, в московском остроге, велел кланяться вам и молить, чтоб не шибко печалились вы о горемычной его судьбе.

– Ну что ж, – ласково согласилась государыня, – так тому и быть: пойдём, не я тебя – так ты меня утешишь.

– Вот уж не было несчастья –

да свалилось самовластье, – пропел Аркаша, проходя вслед за государыней в её спальню.

Екатерина сделала вид, что не расслышала Аркашиных вольнодумств; возможно, она приняла это за отрывок из его пока не дописанной истории бунта.

– Ну и как тебе этот крестьянский сын показался? – спросила государыня, помогая Аркаше снять рейтузы и всё оставшееся. – А ведь это, можно сказать, ты его нам доставил! Ну – почти ты, без тебя б его изловили, может, на месяц позже, и сколько он бы за это время ещё злодейств совершил!

– Зверь, матушка, истинный зверь, – закатив глаза, рассказывал Аркаша. – Полагаю, и казнить его надо по-зверски: четвертование, колесование, как тогда предлагал этот, Воронежский, с павлиньим жабо, а ещё правильнее – на кол посадить.

– Хватит о делах, – пресекла его мечты государыня. – Мы как-нибудь сами решим, что нам с горе-супругом делать. Давай о наших с тобой чувствах поговорим.

– Наша любоу бесконечна. Как бесконечна твоя империя. Наша любоу бесконечна. Как бесконечна твоя милость, – повторил Аркаша раз десять, пытаясь хоть так возбудить хоть какие-то чувства.

– Да, Аркаша, однако, ты не Потёмкин10, – признала, наконец, государыня, разочарованно зевнув: горе-любовник даже не попытался её раздеть.

– Куда там, матушка, – ответил Аркаша, – даже и не Васильчиков11.

И в первый раз прокричал петух.

– А где же филин, матушка? – спросил Аркаша, изобразив острейшее беспокойство за судьбу птички.

– Что там Васильчиков! – повысила голос государыня. – Тебе далеко и до …! В прошлый раз ты был не в пример резвее.

И второй раз прокричал петух.

– Тогда, матушка, я был моложе. Зато вы, матушка, несравненны. Ни княгиня Дашкова12, ни Мария Антуанетта13, ни Каролина Матильда14, ни даже девка Парашка не годятся вам и в подвязки.

– И Дарья не годится?

– Дарья годится, но разве что в качестве шнура для вашего корсета.

Третий раз прокричал петух – и так громко, заливисто.

– Спасибо, что напомнил про шнур, – поблагодарила государыня, оправляя своё слегка помятое платье, и дёрнула тревожный шнурок.

Вбежал полковник Псковский с охраной.

– Арестуйте этого наглеца, – указывая на Аркашу, приказала государыня. – Он посмел явиться к своей государыне, чтобы демонстрировать свои сомнительные мужские, если так можно выразиться, достоинства, если можно так выразиться.

– Матушка, да за такую демонстрацию не жалко не то что достоинство, но и самый живот положить, – поведал Аркаша всем желающим и нежелающим.

Со спокойной ухмылкой он позволил связать себе руки. И как и был – ни в чём – как ни в чём не бывало – Аркаша был препровождён в Петропавловскую крепость, разве что шубу на него в санях накинули.

– Отдохни, отоспись – ты это любишь! – крикнула ему вдогонку государыня, когда уже осталась одна. – А полюбовничку твоему и подельничку я просто голову отрублю! В отличие от тебя.

10 (21) января морозным утром Пугачёв был подвезён к месту казни. Извозчик отказался от оплаты и даже от чаевых. Пугачёв удивлённо хмыкнул и вылез из саней, опираясь на руку своего любимца, атамана Перфильева, с которым ему предстояло разделить последний парад.