Второй прыжок с кульбитом и пистолетом

— Доченька, как же так? — после паузы ахнула певица. — Там папа колотится, с людьми договаривается. Мы же решили… Ты же решила актрисой стать!

— А я и здесь стану, возле тебя, — отбрила ее дочка. — Да, Тоша?

Влезать в семейные разборки я не стал, и Антону не позволил. Просто тихо удалился. Не знаю как джазовые композиции, но образ Алены запомнился зрителям точно.

К условленному часу явился милицейский старшина Максим Максимыч. Подпираемый двумя крепкими сержантами, мужчинами в возрасте и ладной форме, он ухмылялся в усы. Вчера мы с ним решили, что не будем таскать туда-сюда оборудование и инструменты, а оставим здесь, в кладовке Малого зала. Под надежной охраной милицейского поста, конечно. Как он договаривался со своим начальством, не знаю, но дополнительное питание охране я обещал, выделив под это дело мятую купюру в пятьдесят рублей.

— Ты что, Михалыч, — удивился старшина, отведя Антона в сторону. — Тут условия лучше санаторных — туалет, вода и скамеек полно. А это ползарплаты! Знешь, сколько чебуреков можно купить? Вагон и маленькую тележку! Не жирно ли будет?

— Нормально, — вздохнул я. — Платить за работу ты запретил, значит, будем кормить. И еще дам, когда кончатся. Велико ли, мало ли дело, его надо делать хорошо и с удовольствием. А мне, брат, хочется спокойно спать.

***

Насчет «спокойно спать» я немного лукавил. Идея Анюты касательно целебного воздуха Гагры запала мне в душу. А почему нет? Поэтому в полночь мы приземлились на известный загородный пляж. Необычайно яркие звезды отражались в морской ряби, создавая иллюзию новогодней гирлянды на иссиня-черном небе. Мягко шелестел прибой, играя крохотными волнами. Ласковый ветерок, пропитанный эвкалиптом, щекотал ноздри подсоленным йодом. Анюта восторженно охнула, моментально разоблачилась и, не озаботившись купальником, нырнула с брызгами и визгом. Я не возражал, стесняться на совершенно пустом пляже было некого.

Сам поступил иначе: разулся и закатал штанины, чтобы прогуляться по кромке берега с лечебной целью. В моем возрасте уже пора задуматься о профилактике ишемической болезни сердца. Походную фляжку коньяка я держал в руке — коктейль из субтропического воздуха и капельки нектара показался мне уместным.

По лунной дорожке Аня вышла из воды, пристроилась сбоку:

— Антон Михалыч, я чую запах коньяка. При вашей болезни разве можно?

— Можно, солнышко, — на всякий случай я переложил фляжку в другую руку. — Только осторожно.

— Нет, Антон Михалыч, так дело не делается, — она протянула мне кружок домашней колбасы. — Без закуски пить негоже.

Пришлось закусывать, но я не пожалел:

— Боже, какая красота, — откусил еще раз. Божественно! В коктейле из морского воздуха и армянского нектара явно не хватало именно этой колбасы. — Дед из деревни опять приезжал?

— Бабушка навестила, теперь холодильник полный. Скажите, Антон Михалыч… То, что Гагра в вашем мире теперь заграница, ладно. Переживем. А почему Киев стал отдельным? Это же мать городов русских. Папа родом из Киева, и родственников там полно…

— У меня тоже, — вздохнул я.

— И что, поехать нельзя?

— Поехать можно, — хмыкнул я, — только можно не вернуться.

Неожиданно она зашла с другого краю проблемы:

— Как по вашему мнению, Ленин был великий руководитель партии и народа?

— Конечно, — несколько обескуражено подтвердил я. — И мыслитель великий, такое собрание сочинений мало кто написал.

— А Сталин?

— Несомненно. Великий Император.

— А почему они не оставили после себя таких же великих последователей? — ей казалось, что это логичный вопрос.

Пришлось Аню огорошить:

— Любая революция пожирает своих детей.

— Как это? — из моих рук Анюта откусила добрую часть кружка колбасы.

— Ну вот смотри, большевики взяли власть. И сразу начали уничтожать целые сословия — дворян, священников, казаков. Они их посчитали врагами народа. И одновременно избавились от союзников.

— Почикали меньшевиков?

— Не только. Первыми под раздачу попали кадеты. Их сразу объявили «партией врагов народа». Потом революционеры избавились от октябристов и эсеров. Следом разгромили анархистов во главе с батькой Махно. А потом Сталин начал избавляться от ленинской гвардии.

— Зачем? — Анюта даже остановилась.

Загорелые ноги, покрытые капельками воды, в лунном свете светились матовым изваянием. Я с трудом отвел глаза.

— Борьба за власть — это война пауков в банке, до полного уничтожения оппонента. И не забывай о деньгах.

— О каких деньгах?

— О реквизиции ценностей у богатых. Любая революция — это еще и передел сокровищ. В советских газетах много писали о расстрелах чекистов, проводивших реквизиции. За время революции к рукам ленинцев много чего прилипло… Сталин не только избавился от ленинской гвардии, он ее еще и ограбил. Как говорится, «грабь награбленное». Верных ленинцев объявили заговорщиками, «врагами народа», но в подвалах ЧК из них выколачивали не только фамилии подельников, но и номера заграничных счетов.

— Да ну? — охнула девчонка.

— А на какие деньги Сталин индустриализацию провел, как думаешь? Не было в разрушенной стране столько золота.

— Ни фига себе…