Второй раунд

Фомин прочитал в одной из справок эти замечательные слова Тейлора и сравнил их с тем, что он говорил теперь, когда шли процессы над монополиями. Тейлор извлек из германских сейфов такие обличительные документы, что их обнародование могло прозвучать, как взрыв атомной бомбы. Собственно говоря, так уже и случилось, хоть не были известны детали. Документы эти говорили о том, что в пору войны крупнейшие германские финансовые и политические воротилы имели тесный контакт с тузами американского и английского бизнеса. Поднялся шум. «Как можно судить деловых людей, свободное предпринимательство», — писали реакционные буржуазные газеты, ведь Тейлор замахивался не на отдельных монополистов, а на весь мир большого бизнеса. И Тейлору заткнули рот. Он не сказал того, что мог.

Немецким нацистским дельцам оказывал покровительство международный капитализм. И он же люто негодовал, что в Восточной Германии шла широкая экспроприация собственности монополистов, военных преступников и активных нацистов. Их предприятия стали достоянием народа.

Фомин с удовлетворением прочитал сводку, что в Восточной Германии экспроприированы предприятия, на долю которых приходилось более сорока процентов промышленной продукции, что ликвидировано полуфеодальное и крупнопомещичье землевладение и почти 600 тысяч семей трудящихся крестьян и сельскохозяйственных рабочих получили землю. Руководимые Социалистической единой партией Германии, государственные органы антифашистско-демократического строя перерастали в органы рабоче-крестьянской власти, очищаясь от лиц, сотрудничавших с фашизмом.

Трудовой народ Восточной Германии все больше включался в работу комиссии по денацификации, помогая им выявлять бывших гитлеровцев. Фомин нашел справку, в которой сообщалось, что в Восточной Германии уже на 1 января 1947 года 18 061 активный нацист из 18 328, привлеченных к суду, был осужден.

Иная картина была в Западной Германии. Там многие бывшие преступники нашли покровителей. Свидетельством тому была разгорающаяся «тайная война», на передовом рубеже которой оказался сейчас он, Фомин, А его противниками, как и прежде, были эти Циске, Клюге, Курцы и Мюллеры, и разница была только в том, что шли они теперь не с барабанным боем, засучив рукава, а точно змеи, старались тихо и незаметно пролезть в любую щель. И каждый нес в своем жале смертоносный яд.

«Кто же будет следующим моим противником, — думал Фомин, возвращаясь мыслями к своим делам. — Кто?..»

3

В сумерках, когда тонкие удилища-фонари зажелтели над рекой, Лютце подъехал к домику Вернера Факлера. В одном из окон сквозь шторы тускло пробивался свет. Лютце нажал кнопку звонка. Через минуту щелкнул автоматический запор калитки, а на пороге дома появилась долговязая фигура хозяина.

— Здравствуйте, Макс, — спустился он по ступенькам, навстречу гостю, — а я уж стал думать, что вы оставили мне камеры в память о прекрасно проведенном вечере.

— На что не пойдешь ради приятного знакомства, — в тон ответил Лютце. — Они мне действительно не к спеху, — он остановился у крыльца с видом человека, который ждет, что сейчас его пригласят в дом. Несколько смущенно Факлер жестом пригласил войти.

— Располагайтесь, — он провел Лютце в просторную кухню, которая, видимо, одновременно служила и столовой. — Извините, я сейчас…

— Если вы заняты, не обращайте на меня внимания, — последовал за хозяином Лютце. — Я подожду. А еще лучше посижу тут с вами, если не возражаете.

Факлер с явной неохотой пропустил настойчивого гостя в комнату.

— О! — удивленно воскликнул Лютце. — Да у вас тут целая радиостанция!

На столе, у противоположной от дверей стены, поблескивал никелированными ручками настройки радиопередатчик. Тут же — телеграфный ключ, таблицы, карты. В углу на верстаке, заваленном радиодеталями, стоял приемник. Комната была невелика. Два окна, прикрытые жалюзи, выходили в садик и на гараж.

— Если бы я знал, что вы так заняты, я бы не зашел, — заметил Лютце. Он закурил, опустился в качалку и принялся изучать цветную литографию на стене.

…По безбрежному морю катились огромные серо-свинцовые волны. На гребне, в клочьях белой пены, темно-зеленое пятно — лавровый венок, оплетенный черно-бело-красной лентой. Над картиной висела большая фотография офицера-подводника в траурной рамке.

«Отлично, — подумал Лютце, — тема для разговора, в котором можно прощупать хозяина».

По комнате распространился специфический запах горелого провода. Чертыхаясь, Факлер выключил приемник, тронул что-то паяльником, потом выдернул вилку из штепселя. Повернулся к Лютце:

— Теперь я свободен, Макс. Извините, ради бога. В двадцать два часа у меня сеанс с радиолюбителем из Шверина. Закрутился с проверкой приемника, все что-то шалит. Могу возвратить вам камеры. Идемте в гараж. Я поменяю.

— Не беспокойтесь, Вернер. Они мне сейчас действительно не нужны. Сделайте это, когда будете свободны.

— Вы серьезно? А то я чувствую себя виноватым… Тогда у нас есть время, и надеюсь, вы не откажетесь от чашки кофе?

— Великолепно, — принял предложение Лютце. — А у меня в машине завалялась бутылка шнапса.