Второй раунд

Пока Лютце ходил к машине, Факлер успел прикрыть дверь в комнату, где находилась рация, и расставил посуду на кухне.

«Что это — недоверие или аккуратность?» — глянув на закрытую дверь, подумал Лютце, разворачивая сверток с вином и сендвичами.

— Заваривать кофе пока не буду. Воспользуемся дарами природы, — сказал Факлер, опуская на стол большую хрустальную вазу, полную янтарных слив и красных блестящих, словно восковых, яблок.

— Позвольте вас спросить, Вернер, — Лютце кивнул на дверь комнаты, — как это власти разрешают вам пользоваться передатчиком?

— Да будет вам известно, мой дорогой спаситель, что я в этих местах один из лучших коротковолновиков. Власти об этом знают, и нет ничего удивительного, что полиция, с ведома русской комендатуры, предоставила мне право пользоваться передатчиком. Кстати, таких, как я, в одном Энбурге человек пять. А что вас, собственно, это заинтересовало? Вы что тоже причастны к племени одержимых радио.

— В некотором роде. Но больше меня захватывает автомобиль.

После третьей рюмки Факлер заметно опьянел. Голос его стал резче, движения развязнее.

— Благодаря моему мастерству, Макс, — расхвастался он, — я имею честь сидеть здесь с вами и пить шнапс, хотя свободно мог бы кормить собой рыб, как это сделал мой брат.

— Там, на стене, фотография брата?

— Да, он был штурман субмарины. Его лодку потопили русские в Северном море.

— За светлую память родных и близких, — прочувственно произнес Лютце, поднимая рюмку, — за павших на полях сражений, Да будет вечен истинно немецкий дух!

— Дух, дух! — криво улыбнулся Факлер. — Зачем его вспоминать? Много он помог, этот дух, когда русские громили наши армии.

— Вы многого не знаете, Вернер, — мягко заметил Лютце. — Уже тогда, когда крах наш был неминуем, умные люди… — вы не будете возражать, если я назову их надеждой нации, — эти люди думали о возрождении Германии, утраченных надеждах рейха, если хотите. И сейчас на Западе зреют силы, которые со временем ринутся в бой, чтобы вернуть наш престиж, освободить эту часть страны от коммунистов, вернуть фатерлянду отторгнутые земли, — Лютце, говоря это, внимательно наблюдал, как воспринимает его слова Факлер. — Они там, а мы здесь, дорогой Вернер, ежедневно, ежечасно должны ждать, больше того, готовить минуту свершения и всячески помогать им. А вы? Я плохо разбираюсь в людях… Но ведь вы немец, Вернер, и вы, вместо того, чтобы сопротивляться, помогаете русским. Какой же вы, к черту, немец?..

— Я немец, Макс. Но не совсем понимаю, почему у нас пошел такой разговор. Я ведь тоже воевал. Всю войну прослужил радистом на базе подводных лодок на острове Рюген, слышали вы о таком? — В глазах Факлера появилось осмысленное выражение, потом недоумение. — Работаю на русских? Да, работаю. И еще на себя. Занимаюсь любимым делом. А вообще-то хватит. Я не хочу больше войны. Довольно.

Он залпом осушил рюмку, закурил, откинулся на спинку стула. Тряхнул головой, с непоследовательностью пьяного продолжил:

— А русские молодцы. Они еще преподнесут такой сюрприз своим союзникам, что те ошалеют. Тогда даже далекая Америка не будет для них далекой.

— Чепуха. Что даст им такую возможность? — как можно равнодушнее спросил Лютце.

— Не знаю тонкостей, но кое-что для этого делается у нас… У них золотые головы, Макс. В самом деле. Это умные ребята. Особенно Денисов, есть среди них такой инженер.

— Где это — у нас, Вернер? Чем вы, собственно, занимаетесь, а впрочем, это и не важно. Но вы противоречите сами себе. Вы что-то делаете, а они, узнав о вашей работе, немедленно дали своего контролера, этого Денисова.

— Не угадали, Макс. Денисов в своей области видный специалист. Мы работаем сообща, выполняем заказ, он же приехал по нашей просьбе, чтобы помочь кое в чем разобраться. И мне даже жалко, что он уедет обратно. Симпатичный, знаете ли, человек. И совсем молодой, не больше тридцати, и уже видный ученый.

— Когда он уезжает? — видя, что Факлер захмелел, перестал осторожничать Лютце.

— Уедет, как только закончит… — Факлер ухмыльнулся, погрозил Лютце пальцем. — Уж очень вы любопытны, мой дорогой. Есть вещи, которые не говорят даже друзьям. Я и так сегодня разболтался. А нас недавно предупредили поменьше рассказывать о том, чем занимаемся. Хоть это безобидные приборы и вообще… Заварю-ка я кофе…

Он поднялся и начал возиться у плиты. Уронил кастрюлю…

«Пожалуй, я слишком прямолинеен. Надо действовать более осторожно. Хорошо, что парень пьян и завтра все забудет, — подумал Лютце. — Впрочем, пока он в таком состоянии, надо попробовать вытянуть из него еще что-нибудь. А потом припугнуть. Он, чувствуется, не из смелых».

Факлер вернулся к столу, разлил кофе по чашкам. Они молча пили густой, сваренный по-турецки кофе, аромат которого повис в кухне, пересилив табачный дым.

— Чем же все-таки вам приходится заниматься на своей таинственной работе? — решил подзадорить хозяина Лютце.