Второй шанс

Сообщения все продолжали приходить. Одно за другим, без остановки. Я не должна была смотреть, не должна брать в руки телефон, но я продолжала надеяться на весточку от Аврил. Хоть что-нибудь. Даже злые слова лучше молчания.

Но она не выходила на связь. Вместо этого у меня были посты в Facebook, сообщения, электронные письма. Я прочла все. Не стоило. Но я не могла не смотреть. Там были оскорбления и непристойности, некоторые от людей, о которых я даже не слышала, троллей и неадекватов, но было и несколько сообщений поддержки. Уитни, с которой мы ни разу не разговаривали, по всей видимости, решила защищать меня, просвещая всех, каково это – быть нетрадиционной ориентации.

Почему-то сообщения поддержки были даже хуже оскорблений. Будто я стала просто поводом, проблемой, а не человеком. Будто я сделала что-то или являюсь кем-то, кого нужно защищать. Все это указывает на то, что с этих пор я буду девочкой, которая публично призналась в своей ориентации, поцеловав наименее популярную девочку в школе. Девочкой, с которой случилось ЭТО. Я стану ярлыком, фокусом внимания, стереотипом, той, о ком будут шептаться, когда я буду проходить по коридору. Мое имя станет условным обозначением затравленной лесбиянки. Ничего из того, что я делала, или чувствовала, или думала, теперь не будет иметь значения.

Все эти люди, смотревшие на меня…

А еще я девочка, которая испугалась на экзамене. Которая убежала, не выдержала. Которая завалит из-за этого английский, полностью упустив свой шанс поступить в Кембридж, что было одним из двух моих главных желаний.

Другим желанием была Аврил.

Я ей не звонила. Она не хочет меня слышать. Не хочет иметь со мной дело. Я видела отвращение на ее лице – не из-за того, кто я, а потому что я ей врала. Я лгала ей. Каждый день, каждую минуту с тех пор, как мы впервые встретились. Я лгала ей, потому что я чертова трусиха, потому что не верила, что у нее достаточно большое сердце, чтобы продолжать дружить со мной, даже если она не сможет ответить на мои чувства взаимностью. Я выбрала безнадежную мечту вместо настоящих отношений. Я предала ее и все, что к ней чувствую, и мне уже никогда ее не вернуть. Никогда.

Вот почему я читаю каждое сообщение в интернете: это искупление.

Потому что я такое заслужила.

Мама и бабушка Хон продолжают стучать в мою дверь. Мама оставила в коридоре поднос с обедом, а потом, когда я ничего не съела, оставила еще один, с ужином. Я чувствую запах еды через дверь, и от него меня начинает тошнить. Мама упрашивает меня выйти поговорить. Она снова и снова повторяет, как ей жаль, что она переспала с моим учителем. Она думает, что все дело в этом, и, должна заметить, здорово злиться на нее за это, но теперь это кажется таким низким, отчаянным и печальным. Как когда я поцеловала Бейли, в то время как мне хотелось поцеловать Аврил.

Бабушка Хон тоже приходила. Она одинока вот уже сорок пять лет. Это то, к чему и мне стоит готовиться? Быть нуждающейся, как мама, или одинокой, как бабушка Хон?

В основном я сидела на кровати и смотрела на звезды. Наблюдала, как собираются облака и начинается дождь. Капли ударялись о стекло и, разбиваясь, превращались в круги. Избито говорить, что они похожи на слезы.

Я много думала о папе. О том, что у него тоже все изменилось в одно мгновение. Все ушло навсегда.

ОскиАйри уснули, и после еще нескольких просьб и стуков в дверь мама тоже пошла спать. Честно говоря, я думала, что она обоснуется у моей комнаты, но в конце концов услышала, как она спустилась вниз, и слабый шум воды. А потом все затихло. На улице было темно. Телефон перестал вибрировать каждую минуту. Дождь прекратился. Я широко распахнула окно в ванной и собрала всех своих журавлей. Они почти ничего не весили. Я положила их в ванну, а потом взяла зажигалку и сожгла их, одного за другим. Дым уходил в окно и исчезал в ночи.

Я не понимала, почему бабушка Хон сожгла то письмо от дедушки много лет назад, даже не открыв его. Но теперь понимаю.

Я знаю, что нужно сделать, чтобы прекратить все это.

Глава тридцать восьмая. Хонор

Дом ожил, как происходило каждое утро, с появлением высоких голосов и топота маленьких ножек. Хонор сидела на кровати, полностью одетая. Она была на ногах с четырех часов утра, оставив попытки уснуть. Всякий раз, закрывая глаза, она представляла то, о чем говорила Джо в машине, когда они возвращались домой от Адама Акреле. С тех пор она каждую ночь видела, как Стивен убегает от своих черных дыр. Все бежит и бежит в потертых спортивных шортах с распустившимися швами на окантовке. Всю ту печаль, которую он носил в себе и которой она никогда не замечала.

Раздался настоятельный стук, и дверь открылась.

– Доброе утро, бабушка Хон! – воскликнул Оскар, и она почувствовала, как малыш взял ее за руку. – Пора завтракать! Мама говорит, что я могу сам положить хлеб в тостер.

Она сжала его маленькую влажную ручку и позволила провести себя к столу, хотя уже могла дойти туда с закрытыми глазами.