Второй шанс. Его дочь

Как оказалось, рыбку надо долго готовить к пересадке, поэтому сейчас Адам сказал ската лучше не трогать: он переживает из-за переезда. А я считаю, мужчина и без нас мог его передержать и не беспокоить. Аня мгновенно нашла себе развлечение: стала изучать рыбные корма и различные примочки в тумбе.

– Ты бы обозначил границы, а то она куда угодно залезть может.

– Пусть лазит где хочет. У меня ничего запрещённого нет.

– И все же…

– Да ладно тебе, пусть играет.

Мы некоторое время неловко смотрим друг на друга.

– Можно я на балконе побуду? – озвучиваю свои мысли.

– Без проблем. Пойдём, – разворачивается к двери.

– Одна, – сразу заявляю. Мне это нужно.

– Да, конечно, – опаляет мягкостью тёмного взгляда. – Кофе?

– Нет, спасибо.

– Ты если хочешь, чтобы никто не мешал, можешь закрыться в комнате.

Опасаясь, что комната вполне может оказаться спальней, я мотаю головой, но Адам спокойно поясняет:

– В гостиной тебя никто не потревожит, я прослежу.

Оставшись наедине с собой, тянусь к телефону и разблокирую экран. Ищу глазами нужный контакт в списке последних…

– Мам, – сразу задаю интересующий меня вопрос, как только мама отвечает. – Ты знала, что отец договаривался насчет операции Ане?

Повисшее молчание воспринимается неожиданно тяжело.

– Знала, – сухой тон мамы наносит ещё один удар. – А ты как узнала?

– Дядю Зураба встретила случайно. Он мне сказал, что папа выспрашивал… – я делаю паузу, но мама молчит. Не подтверждает, но и не отрицает. – Мам. А в издательство тоже меня на удаленную работу взяли по папиной просьбе?

– Да, Юляш, это папа настоял. Я не сразу, но узнала.

А он, конечно же, узнал от мамы о моих попытках, больше не от кого.

– Мам, – сердце рвётся на куски, из легких воздух рвано просачивается. У меня дрожат руки: чувствую себя так, будто прошлое, от которого бежала, вдруг выросло передо мной. Я словно приоткрыла многолетнюю тайну. – Ты могла бы сказать мне.

– Он запретил. Ты ведь знаешь, есть вещи, в которых он непреклонен.

Да. Знаю. Я это знаю не понаслышке.

– Юль. Ты на меня не обижайся. Но я не могла тебя носом тыкать. Ты же понимаешь… все, что у тебя появилось… тогда, – уточняет сдавленно, ей самой тяжело, – все это не просто так. Папа оплачивал на первых порах твою квартиру. Анечке вещи покупались тоже с его карты. Анализы, консультации, лекарства… Юль. Ну откуда у меня бы взялись такие суммы? Ты ведь сама это понимаешь.

Прикрываю глаза. Конечно, я понимаю, что мама не работает. Но пихнуть в руки карту и сказать «сами разбирайтесь» – это одно, а непосредственное участие – совсем другое.

И плюс мама никогда не уточняла источник денег. Хотя, разумеется, я и так знала. А потом сама работать начала… за копейки, конечно, но хоть что-то.

– Я знаю, о чем ты думаешь. Юляш, я не обманывала, просто всего сказать не могла. Но я бы тебя поддержала в любой ситуации. И если бы он мне отказал в просьбах о помощи, поставил выбор… Гиорги прекрасно понимал, что этот выбор будет не в его пользу.

Отца обычно все называют упрощенным «Гоша»: друзья, знакомые. И только в кругу семьи чаще звучит полное имя: Гиорги (Девчат, если что, имя грузинское).

– Юляш, ты на меня не обижайся. Ты ведь знаешь, что папа очень сложный человек, а я бы так хотела, чтобы вы помирились.

А кто бы не хотел? Я бы тоже хотела никогда не терять родного, любимого с детства мужчину. Папу. Но… слишком много маленьких но.

– А подарок Анечке на последний день рождения мы с ним вместе выбирали… но он строго-настрого запретил мне об этом говорить.

Надувной игровой центр. Он даже в сложенном виде занимает половину моего шкафа. Но Аня была в бешеном восторге от персонального домашнего батута.

Кажется, теперь я понимаю, почему мама заплакала, когда Аня сказала, что ей очень понравился этот подарок.

– А фотографии Анечки он уже засмотрел до дыр, – так и вижу, как отец, натянув очки на нос, сидит на диване, облокотившись на спинку, и сосредоточенно изучает наши фотографии. – Юлечка, уже не один год прошёл. Неужели вы так и не найдёте в себе силы поговорить и простить прошлые ошибки?

Это не первый раз, когда мама намекает на встречу. Но раньше она делала это мягко, а здесь…

– Юлечка. Он тебя очень любит. Он уже много раз пожалел…

– Не надо, мам. Не надо. Он свой выбор сделал. Дочери у него больше нет. Как он и хотел.

Каждое слово вбивается в сердце ржавым гвоздём. И пробивает новые раны. Конечно, он никогда бы не признал ошибку вслух. А может, для него это и не ошибка вовсе. Может, ему так удобнее говорить маме. И помогал он только по ее настоятельным «просьбам».

– Юляш…

Я его никогда не смогу простить. Он – одно из самых больших разочарований в моей жизни.

– Что «Юляш»? Захотел – приголубил, захотел – послал. Давай не будем об этом.

– Ну что ж вы, рассоренные до конца жизни ходить будете? А вдруг случится что-то? И помириться не успеете. Отец немолодой уже, Юль.

– Разговор ничего не изменит, – вопреки собственным словам, такой безоговорочной твёрдости я не чувствую.