Среди убогости и грязи, в которых я вынуждена находиться, он смотрится абсолютно чужеродно. В своей роскошной одежде, с сияющим самоцветами знаком на груди он выглядит пришельцем из другого мира. Мне приходит в голову, что здесь, наверное, плохо пахнет.
— Что это? — недоумённо спрашивает он, обводя взглядом стены.
Я делаю вид, что вообще тут ни при чём.
— Убрать немедленно! — приказывает он перепуганному стражнику.
— Что убрать, Сиятельный? — лепечет тот.
— То, что на стенах! — жёстко чеканит Хранитель.
Стражник суетливо мечется, срывая со стен мои соломенные звёзды.
Я смотрю на Хранителя. Его руки сжаты в кулаки. Устремлённый на меня взгляд пылает ненавистью. Он яростно пинает клок соломы и поворачивается, чтобы уйти.
Правильно говорят, что все мужики — козлы! Ну, не все. Но большинство!
Я опять вынуждена смотреть на голые унылые стены. И не поленился же…
Дни сливаются в монотонную череду. Я совсем теряю счёт времени. Надо было хоть отмечать царапинками на камне каждое утро. Сколько я уже здесь? Ни малейшего понятия.
Опять стою в фешенебельном кабинете Хранителя. Мои волосы кое-как расчёсаны пальцами и приглажены, а платье напоминает грязную тряпку.
— Я могу попросить об одной вещи? — вежливо спрашиваю я.
— Проси!
— Я хотела бы помыться и постирать одежду! Я грязная и от меня, наверное, плохо пахнет уже…
— Ну и пусть! Твой вид и твой запах отражают твою истинную сущность — гнилую и грязную!
Я закрываю руками лицо.
— Это ты писала? — спрашивает вдруг Хранитель.
Он достаёт из кожаной папки полоску бумаги и показывает мне.
Я узнаю свою записку, в которой сообщила о планах его убийства и отравления колодцев, и молча киваю.
— Напиши что-нибудь!
Подхожу к столу. Хранитель даёт мне перо и кладёт передо мной лист бумаги.
— Что написать? — спрашиваю я.
— Неважно!
Обмакиваю перо в чернильницу и держу его перед собой, пока на лист не скатывается самая настоящая клякса.
— Я не знаю, что писать!
— Напиши, что ты Яра из Раудана!
Я не Яра, — пишу я.
Арлинд качает головой.
— Ещё пиши!
Раудан — превыше всего, — пишу я. И ставлю в конце знак вопроса.
А потом перечёркиваю слово "Раудан" и пишу сверху "Арокайя".
Руки Хранителя сжимаются в кулаки, а лицо покрывается красными пятнами гнева.
Ели бы он мог, он бы, наверное, уничтожил меня своим взглядом. Кажется, я зацепила его больное место.
Он отходит к окну и застывает, глядя куда-то вдаль. Я молча стою и жду.
Наконец, он возвращается, берёт у меня лист и сравнивает его с запиской.
— Зачем ты это писала? — спрашивает он.
— Я не хотела, чтобы они это сделали!
— Вот как? Совесть проснулась?
— Я всегда считала, что убивать людей и травить колодцы — плохо!
— Скольких ты уже убила? Я знаю про ваши экзамены!
— Я… не убивала никого никогда!
— Лжёшь!
— Я не лгу! Я правда не лгу!
Тонкие эфирные энергии скользят где-то рядом. Что он пытается сделать? Откуда это недоумение на его лице?
— Я не знаю, как ты это делаешь, но я докопаюсь до правды! — решительно произносит Хранитель.
О чём он? — в свою очередь, недоумеваю я.
— Завтра ты расскажешь мне всё! Если же нет, отправишься в подвал!
— Но я не…
— Хватит!
Я с трудом ступаю на негнущихся ногах. Пару раз спотыкаюсь. И падаю на колени, когда стражник, раздражённый моей медлительностью, подталкивает меня в спину.
— Вставай! — рявкает он.
Я понимаю, что не смогу. Словно кто-то выпил все мои силы.
Стражник тянет меня за руку. Кое-как поднимаюсь и плетусь дальше.
Падаю на свой расстеленный плащ. Мне очень, очень страшно. И я не знаю, что мне делать.
Я в полном отчаянии. Вот бы очнуться сейчас в своём родном мире! Даже в больнице под капельницей после черепно-мозговой травмы.
Неужели мне никто не поможет?
За последние дни я очень ослабела. Сонное забытьё незаметно окутывает меня.