Второй шанс Роберта Уоррена

Вот тогда-то, пока профессор выслушивал отпускаемые коллегами банальности и разглядывал в оконном стекле своё отражение с бутылкой пива в руке, ему и пришла в голову мысль – безумная, пугающая, но с каждым днём, словно болезнь, всё сильнее подтачивавшая его волю. Мысль эта была смелой и одновременно трусливой: не «сто лет», а «ни днём больше». Ни единым днём.

– Если уж действительно хочешь помереть, – эхом повторил Уоррен без тени усмешки. И снова отвернулся к окну.

Алекс поставил чашку, надел халат и принялся проверять оборудование.

Это был крепкий парень с наивными, широко распахнутыми глазами, полный надежд на светлое будущее, ожидающее его где-то впереди. С первых дней осознав мрачный настрой профессора, он не стал придавать значения внезапной резкости, а, напротив, проявил полнейшую открытость, граничащую чуть ли не с подобострастием. Но всё оказалось впустую: как ни старался юный ассистент, профессор по-прежнему вёл себя с ним отстранённо. Порой Алекс убеждал себя, что просто не нравится Уоррену, но не находил причин для такой неприязни. Чтобы сблизиться с профессором, он стал заполнять разделявшую их мёрзлую пустоту бестолковыми разговорами, что привело к прямо противоположному результату.

– Я пошёл, – бросил Уоррен.

Алекс даже закусил губу, лишь бы не надоедать вопросами, но, увидев, что профессор уже стоит в дверях, готовый нырнуть в ледяной ад в одном шерстяном свитере с воротником под горло, не смог удержаться:

– Без куртки?

Уоррен улыбнулся, однако улыбка тотчас же скрылась в густой бороде – беззащитная, совсем как у ребёнка. Или у человека, который устал бороться.

– И правда, куртка… – пробормотал он, снял её с вешалки – простой деревянной доски с металлическими крючками – и нехотя натянул, даже не расправив завернувшийся внутрь край воротника.

Оставив весь мир позади, Уоррен вышел за дверь, вмиг растворившись в ослепительной морозной белизне.

Порыв ветра бросил в лицо горсть ледяной крупы, блестящей и твёрдой, как гравий, заставив Уоррена пошатнуться. Он слышал, как хлопает флаг на шесте, как лают собаки – без повода, просто от скуки. Снег под его ногами, испещрённый грязными дорожками следов, больше не похрустывал. Низкое небо разлеглось на серых полукруглых крышах бараков. Профессор огляделся.

Конкретного плана у него не было: выйти прогуляться – вот и весь план. Но, увидев замерший возле лаборатории снегоход, который он, впрочем, раньше никогда не водил, Уоррен вдруг подумал, что вполне может им воспользоваться. Чем дальше он заберётся, тем больше шансов осуществить свою задумку.

Внешне снегоход напоминал небольшой автомобиль-кабриолет с металлическим корпусом и четырьмя лыжами вместо колёс. Мощный, как на грузовиках, восьмицилиндровый двигатель вращал большой пропеллер, тоже металлический. Выглядела машина странновато, но, по словам военных, была лёгкой в управлении и буквально незаменимой для поездок в Арктике. Водить автомобиль профессор не умел, зато в юности катался на мотоцикле – по сравнению с ним снегоход казался куда более устойчивым.

Усевшись на водительское место, Уоррен обнаружил по центру приборной панели красную кнопку, подписанную «Пуск», и, недолго думая, изо всех сил нажал на неё. Мотор откашлялся, как старик, поутру с трудом заставляющий себя подняться с постели, и потихоньку затарахтел. Лопасти пропеллера принялись рассекать воздух – сперва медленно, с резким свистом, словно кто-то, готовясь ринуться в бой, взмахивал мечом или ятаганом; потом, набрав скорость, они синхронизировались с движением клапанов в двигателе и теперь непрестанно поднимали вихри снега и льда, которые сразу же уносил ветер.

– Куда собрались, профессор? – В дверях, прищурившись, чтобы снег не летел в глаза, и поднеся ладони ко лбу, словно вглядываясь вдаль, стоял Алекс.

– Не твоё дело, – буркнул Уоррен, выжимая газ. – Нужно кое-что проверить.

– Что именно? – Алекс был вынужден кричать, чтобы перекрыть шум мотора.

Вместо ответа профессор Уоррен отпустил тормоз, и снегоход с резким заносом рванул вперёд.

Алекс ещё несколько секунд стоял в дверях, глядя, как тот зигзагом удаляется по обледенелой равнине и превращается в крохотную точку на бесконечном белом листе. По спине пробежала неприятная дрожь, волосы на затылке встали дыбом. Хотя, наверное, это всего лишь мороз: поутру было минус тридцать, а скорость ветра доходила до восемнадцати узлов.

Как управлять снегоходом, профессор понял довольно быстро. Теперь машина двигалась ровнее, мягко подпрыгивая на волнообразных наплывах льда, как небольшое судёнышко, идущее собственным заранее определённым курсом. Уоррен направлялся к побережью.

Скорость многократно усиливала холод, но риск заболеть был сейчас последним, что заботило профессора. Крепко сжимая руль в этом лишённом препятствий мире, он чувствовал ветер свободы, той эфемерной свободы, которую порождает в людях бесконечность горизонтов, морей и пустынь, – хотя порой и её хватает, чтобы удовлетворить жажду странствий.

Но свобода Уоррена была совсем другой, чудовищной, – свободой самому определить время своей смерти.