Второй шанс. Счастливчик

– Владимир Михайлович, да бросьте вы, это я должен извиняться. – Соколов моргнул и уставился на меня, не понимая, а я продолжил: – Это ж я вас в руку ранил, а если бы не в руку…

– А-а! – опять вернулся веселый ЧВС. – А я-то уж думаю. И что с того, что это ты в меня попал? Думаешь, не понимаю, какова была ситуация? Ты мог бы гранату под ноги фрицам бросить и все, но ты ж не бросил. А ведь намного проще бы было, правильно?

– Ну, это само собой, но все же неудобно как-то, – поскромничал я.

– Забыли. Спасибо тебе, Серег, от всей души спасибо. В любое время дня и ночи обратись, что смогу – все для тебя сделаю.

ЧВС ушел, ушел вроде довольным, и у меня как-то отлегло. День прошел довольно быстро, уже с аппетитом ел, отжимался и приседал, растягивался, в общем, провел с пользой день. Наутро пятого дня заключения все-таки появился Истомин.

– Ну, осознал? – смотрит злобно, но вижу, играет.

– А было что осознавать? – по-еврейски ответил я. Петрович усмехнулся.

– Ну, ты и наглец! – заключил он. – Чего с тобой делать-то? – задумался или притворялся командир.

– Ну, застрелите меня, при попытке к бегству, например, или я, может, иностранный шпиён? – съязвил я и довольный собой сел на нары.

– Да дурень ты, вот кто! Я о ком беспокоюсь, отпуская каждый раз за передок?

– А хрен его знает, – честно ответил я. – В Америку отправляли, вроде никто не волновался, а тут развели, чуть ли не показательный расстрел устроили. Петрович, а ты подумал, когда такой приказ отдал? Эти бравые служаки ведь меня первый раз в глаза видели, если бы были понастырнее, я бы их положил там обоих, ты чего, этого хотел, чтобы у вас повод меня упрятать появился?

– Признаю, как-то не продумал это. Ну и ты хорош.

– Да и ты неплох! Что, реально приказал разоружить?

– Да нет, конечно, у них свои уставы просто. Я приказал арестовать, а ребятам-то невдомек, что ты за фрукт. А что, если б реально был виноват, начал бы стрелять?

– Хреново ты меня знаешь, генерал! До сих пор не знаешь, какой я человек. Да если бы был хоть малейший повод, если б действительно что-то натворил, я сам бы тебе стволы отдал или застрелился на хрен!

– Чего, совсем дурной? – Истомин явно принял близко к сердцу мои слова о том, что он меня не знает.

– По-моему, ты забыл, откуда я здесь взялся. Если бы был уродом, каких там хватает, то сдернул бы сразу, на хрена мне под пули лезть. Я же идейный, по-вашему! Твою мать, Истомин, я о тебе был лучшего мнения.

– Вот и Лаврентий Павлович говорит, что ты не способен предать, а уж если он тебе верит, то и все мы обязаны. Но ты же видишь, какое у тебя везение, на хрена на рожон-то лезть? Когда мне сообщили, что ты умчался за передок своих вытаскивать, мы операцию планировали. Группа почти собрана, ночью выходить, а тут мне сообщают, что мой звезданутый майор туда чуть не в одиночку полез.

– Чего это в одиночку? Я с Семкой был, да еще парней отличных у разведки прибрал.

– Ты хоть знаешь, кого вы приперли? – видя, что я не реагирую, Истомин продолжил: – Этот генерал был командующим целого подразделения егерей на этом фронте, упирался, гад, почти сутки, но теперь поет так, что заслушаешься. Они тут такое задумали, сейчас СМЕРШ по всей округе вместе с армейцами лазают. Дивизиям, что собирались расширять плацдарм, приказ стоп.

– Ну вот, полезное дело сделали. Представь разведчиков к орденам, ну и моих не забудь. Арест он устроил, рассказы мне тут рассказывает, парни мои как? Вот с чего бы начал, тогда и я бы, может, не выступал! – мне пофигу, с Истоминым наедине мы еще и не так можем разговаривать. Я его на стрельбище еще и пинками подгоняю, когда он изъявляет желание с нами пострелять.

– Да, извини. Наверное, ты прав. Деда в Москву увезли, делают, что могут, но… Сам понимаешь, чудес не бывает, а он очень серьезно ранен.

– Ясно. Спасибо за заботу, я все понимаю, другой бы уже умер, наверное.

– Знаешь, что он сказал мне наедине, когда в самолет грузили?

– Что? – я заинтересованно поднял глаза и уставился на Петровича.

– Он все знает. Кто именно рассказал, конечно, не говорит, но просил передать, что раз уж ты не дал ему сгинуть в сорок первом, то уж он просто обязан дожить хотя бы до победы. И будет стараться.

– Вот это номер, твою мать! Это наверняка ему парни в плену сказали, думали ведь уже все, не увидимся больше, вот и рассказали. Он ведь с сорок первого что-то подозревал, не такое, конечно, но парни постоянно говорили, что спрашивает, чего это командир к нему, простому радисту, так расположен.

– Я тоже так подумал, ну в принципе ничего страшного не вышло. Язык он за зубами держит, за всю войну пару раз всего видел, чтобы он вообще разговаривал с кем-то просто так.

– Да нет, так-то он парень веселый. Просто мы моложе все, хотя здесь проще, чем… там. Здесь есть то, что объединяет весь народ, от мала до велика.