Второй шанс. Счастливчик

– Блин, ну опять истоминская жинка с языком не дружит. Что ж она такая болтушка-то? – перебил я супругу, думая, что жена Петровича опять проболталась о том, что ей рассказал муж. А дядя Саша тоже молодец, нет, он когда-нибудь точно влетит в ситуацию.

– Ты бы дослушал, вообще-то! – теперь уже Светланка прервала мои мысли.

– Да?

– Александр Петрович говорил еще в прошлый приезд, что ты скоро перестанешь ездить на фронт.

– Ну вот, а я что говорил? Света, этого еще даже Верховный не знает, а Алена тебе подносит как уже решенное дело.

Правильно я думал, значит. Выходит, меня уже приготовились списывать, ну Петрович, ну… Молодец! Я ведь сам никогда от войны не откажусь, ну не так я воспитан, а вот если будет приказ, да еще если и дело на замену найдут, тогда хорошо. Мне ведь и правда надоело фрицев резать, сколько можно. Двадцать один год, звание не по годам, наград целый иконостас, генералам на зависть, а что я видел-то, кроме как смерть? Нет, действительно старею.

– Ты сейчас-то надолго?

– Да, думаю, не скоро позовут, если только ЧП какое. Парни все в госпитале, один Сема целый, скоро появится, буду молодых тренировать дальше.

– Ну и хорошо. Я так только рада буду, да ты и сам это знаешь.

– Знаю, родная, но и ты знай.

– Что?

– Я устал.

– Ну, наконец-то! – воскликнула Светланка и бросилась на шею. Как же мне с ней повезло-то, всегда с полуслова понимает. Это как с хорошим вторым номером работать. Если приходится разговаривать во время работы, напарник не подходит. С Муратом было идеально, могли часами не разговаривать, одни жесты. С Митрохой немного хуже, но тоже ничего, а вот у других групп бывало, что операции проваливались из-за недопонимания между напарниками.

– Ты вообще из армии уйти хочешь?

– Да кто же меня отпустит-то? Да и…

– Что?

– А что я делать буду на гражданке-то?

– Ну, разве мало работы сейчас после войны?

– Света, знаешь, сколько после войны людей появится с алкогольной зависимостью?

– А это тут при чем? – искренне удивилась жена.

– Да при всем. Люди отвыкли от мирной жизни. В армии не надо думать об одежде, зарплате, о том, как и чем прокормить семью. А тут раз – нужно снова работать, а люди будут злые. Могут начаться мордобои, начальник посмотрит не так, или работнику это покажется, и понеслось. А потом тюрьма и…

– Ну и умеешь же ты жути нагнать! Думаешь, так и будет, что, совсем все с ума начнут сходить?

– Родная, я надеюсь, что такого вообще не случится, даже в меньшей степени. Думаю, что это просто мои эмоции. Просто когда в войсках находишься, многое видишь из того, о чем вы в тылу даже не подозреваете.

– А что там такого бывает? Ты мне почти никогда ничего не рассказываешь, – потупилась Светланка.

– А что рассказывать? Как после серьезной атаки один из отличных бойцов вдруг убил ложкой повара?

– Как это, за что?

– Да крыша съехала. Ужин на передок подвезли, а бойцу повар меньше кулеша положил, чем другим, а может, тому просто показалось, теперь уж не разберешь. Он подошел к повару и, сказав только: «Курва фашистская!» – на ему ложку в живот, и всего делов. А самое грустное, знаешь что?

– Господи, как такое может быть-то? – На супруге лица не было.

– А самое грустное, – продолжал я, – что боец этот сел спокойно рядом и стал доедать кулеш. – Светланка аж перекрестилась.

– И что, много таких случаев?

– Да нет, конечно, но ты представь, что может быть на гражданке?

– Жен могут начать бить, – задумчиво произнесла супруга.

– Конечно, ведь вернутся-то – герои. Их почитать должны, а у людей у всех характеры разные, вот и опасаюсь я того, что может быть. Ну, ничего, наверное, все же больше будет нормальных людей, но ты же понимаешь, что война это вообще не нормально, а уж такая, как сейчас идет…

Я на самом деле об этом частенько думал, даже с Петровичем делился. Тот, кстати, рассказывал, что «наверху» и об этом думают. Сказал, что Сталин обсуждал такую проблему с соответствующими людьми. Так что без внимания партии проблема не останется.