Второй шанс (СИ)

-Необходимо девушку уложить, - печально произнёс врач и, поставив на стол небольшой саквояж и открыв его, достал одноразовый шприц и ампулу.

-Кирилл, помоги, - отрывисто бросил отец и кивнул на одну из кроватей.

Тот с готовностью подбежал к отцу, и когда тот приподнял сестру, взял её за ноги. Пока её несли к кровати, Лина орала и брыкалась, но потом неожиданно на секунду затихла и наконец-то разразилась слезами.

-Поплачь, моя хорошая, поплачь, - ласково сказал папа, когда её уложили на кровать, и сев рядом, принялся гладить её по голове.

Слушая рыдания сестры, её судорожные всхлипы, глядя в глаза полные слёз, я не выдержала и сама расплакалась. Зависнув рядом, я очень хотела стереть слезинки с лица Лины и постоянно приговаривала, поглядывая на доктора:

-Ну пожалуйста, быстрее! Сделайте ей укол, чтобы она успокоилась.

Только когда Лине его сделали, я смогла с облегчением выдохнуть.

-Всё хорошо. Сейчас заснёшь, и тебе обязательно приснится что-нибудь хорошее, - нежно сказала я, наблюдая, как сестричка постепенно затихает и её охватывает сон.

-Здесь Ангелину оставим или перенести в гостевую спальню? - спросил Кирилл.

-Я сам перенесу её. Проводи доктора, - устало сказал отец, а потом повернулся к врачу. - Возможно, завтра снова понадобится ваша помощь.

-Я приеду в любое время суток по первому же вызову, - заверил врач, складывая всё в саквояж. - И порекомендовал бы ещё обратиться к психологу. Специалист быстрее поможет преодолеть такую потерю.

Ничего не ответив, отец снова посмотрел на сестричку и тяжело вздохнул, а когда доктор и помощник покинули комнату, осторожно подхватил Лину на руки и отнёс в гостевую спальню. Сняв с неё только туфли, он прямо в одежде уложил её в кровать, и заботливо укрыв одеялом, ещё минут двадцать наблюдал за ней, а потом поднялся и тихо вышел из спальни.

“Ох, надеюсь, что больше такого не повторится. Не вынесу я. Невероятно больно и тяжело, а самое противное в этом - беспомощность!” - подумала я, опускаясь рядом с сестрой на кровать и зажмурилась, пытаясь отрешиться от увиденного в детской.

И к счастью, такое больше не повторилось. Последующие дни прошли хоть и в гнетущей, но в более спокойной атмосфере.

Следующий день после похорон Лина практически не вставала из кровати и постоянно плакала. Летая вокруг неё, я, не переставая говорила, пытаясь утешить, и порой казалось, что она слышит меня, потому что, настораживаясь, сестричка начинала оглядываться по сторонам. Но потом слёзы начинали течь с новой силой, и к вечеру я замолчала, боясь, что спровоцирую новый срыв. А на второй день Лина начала уже подниматься и бродить по дому. И хотя внутри всё разрывалось от боли за неё, облегчение приносило то, что она выплёскивает своё горе и хоть как-то пытается двигаться. Очень хотелось надеяться, что это поможет ей не замкнуться в себе и со временем она возьмёт себя в руки и вернётся к полноценной жизни.

Большую часть времени я проводила с сестрой и испытывала огромную благодарность к папе, что он постоянно находился дома и во всё шёл ей навстречу и как мог, старался утешить. Хотя и на него смотреть было тяжело. При Лине он держался, но закрываясь у себя в кабинете по вечерам, он с такой тоской рассматривал нашу фотографию, что меня пробирала дрожь. Иногда казалось, что папе ещё хуже, потому что он держит всё в себе, и я волновалась на него не меньше, чем за сестру.

На шестой день после моей смерти Лина заявила, что в нашу квартиру не вернётся, и попросила её продать. И я прекрасно понимала, почему она не желает больше там появляться. Но когда она сказала, что и в университет не вернётся, была возмущена. Отец тоже не обрадовался этой новости и нашёл выход - уговорил Лину оформить академический отпуск.

А затем Лина стала меня пугать. Наша домработница съездила на квартиру и собрала все вещи, а сестра потом с какой-то холодной решимостью перебрала их и выкинула почти всё своё, оставив лишь мою одежду, и стала надевать её, хотя вкусы у нас отличались. Она всегда одевалась вычурно и экстравагантно, как бы бросая окружающим вызов, я же любила более консервативную одежду и не слишком яркие цвета. И становилось жутковато смотреть на Лину в моих платьях или сарафанах - я как будто видела себя.

Папа тоже заметил эти изменения и пригласил домой психолога. Хотя и без специалиста становилось понятно - Лина слишком близко к сердцу приняла слова о том, что должна жить и за меня в том числе. Она вознамерилась жить только за меня, полностью меняя свои вкусы. Меня не устраивало это, и я надеялась, что психолог поможет. Однако сестра сразу раскусила доктора и посоветовала ему не тратить на неё время, чётко давая понять, что не прислушается к нему. А когда тот всё же попытался с ней поговорить, в таких нелицеприятных словах высказалась, что даже я почувствовала стыд за её поведение.