Второй шанс в Эдене

Присутствие ксеноса отдавалось в мозгу непрекращающимся бормотанием. Связь стала настолько сильной, что Миран мог видеть мир через его органы зрения. Тускло мерцающий туман с постепенно приближающимся вихревым уплотнением – это был он сам.

– Выходи, – сказал Миран.

Ксенос напрягся, сливаясь с почвой.

– Нет? – Человек, разгоряченный близостью победы, откровенно издевался. – Ну-ну, посмотрим.

Прямо перед ним лежало пять валунов. Огромные желтовато-серые камни, скатившиеся с горного склона. На их неровной поверхности уже появились зеленые пятна лишайника. Вокруг в траве повсюду валялись плоские осколки, отсеченные зимними морозами. Он навел винтовку на ближайший камень и выстрелил. Вырвался рубиново-красный луч, видимый даже при дневном свете. В месте удара от камня поднялась струйка голубоватого дыма, почерневшие от жара осколки брызнули в траву, опалив стебли. Резкий щелчок свидетельствовал о сильном перепаде температур.

Миран перевел прицел на второй валун и снова выстрелил.

Третий валун развернулся.

В поселении, где расположилась группа экологов-исследователей, ксеносов называли скользкокожими – в знак пренебрежительного признания их способности безукоризненно маскироваться на местности. Слухи о них ходили еще с момента первой высадки, но образец тела был получен только после воздействия вируса. Кое-кто из ксенобиологов настаивал, что их способность ускользать от преследователей говорит о разумной жизни; этот аргумент впоследствии и сыграл решающую роль на слушаниях комитета Хранителей.

Несколько вскрытий начавших разлагаться тел показали, что вместо костей у ксеносов только хрящи, что в некоторой степени объясняло изменчивость их формы. Железы подкожного фермента могли вырабатывать любой цвет, обеспечивая маскировку, какой мог бы позавидовать земной хамелеон.

Миран слышал, что жители поселения тоже боялись ночи. Днем ксеноса было легко определить: даже при человеческом обличье их выдавала грубая структура кожи и слишком тонкие ноги. Живущие на природе существа, привыкшие к лесам и обширным равнинам, превосходно имитировали неподвижные объекты в случае приближения опасности, к примеру бульдемона – их естественного врага. Зато ночью, на грязных и темных улочках между стандартными жилыми модулями, один предположительно человеческий силуэт невозможно было отличить от другого.

После захода солнца все быстро сокращающееся население поселка предпочитало оставаться за запертыми дверями.

Поднявшийся ксенос оказался на полметра выше Мирана. Его бугристая кожа цвета охры быстро вернула нейтральный серо-голубой окрас и казалась слегка влажной. Тело, до сих пор изображавшее неправильной формы шар, под стать валуну, приняло форму груши на двух тонких ногах с плоскими ступнями. Длинные руки заканчивались клешнями. На Мирана сверху вниз уставились два фиолетовых глаза.

Разум ксеноса охватила обреченность, в глубине которой тлело пламя гнева. Эмоции затопили голову Мирана леденящим мозг холодом.

– Я тебя ненавижу, – сказал ему Миран.

Два месяца скорби и яд злобы исказили его голос, превратив в звериный рык.

В одном отношении ксенос не отличался от любого другого загнанного в угол животного. Он бросился на своего врага.

Миран сделал три выстрела подряд. Два в верхнюю часть корпуса, один в самый центр тела. Луч проделал в шкуре дыры величиной с кулак, пробил подкожные мышцы и устремился к внутренним органам.

Между глазами ксеноса открылась безгубая вертикальная щель, испустившая мелодичную трель. Он раскинул руки, повернулся, разбрызгивая из ран жидкую желтую кровь, и с последним протяжным стоном упал на землю.

Миран послал еще два импульса в ту часть, которая предположительно была головой. Он полагал, что мозг должен быть поблизости от глаз. Пальцы-клешни судорожно сжались, потом бессильно разомкнулись. Больше ксенос не двигался.

Далекий гром прокатился по долине от края до края, возвещая приближение очередного дождя. Звук достиг ушей Мирана как раз в тот момент, когда он возвратился к себе. На долгом пути к дому он не испытывал ликования по поводу успеха. Да он этого и не ожидал. Наградой стало завершение дела после преодоления стоявших на пути трудностей.

Но Джубарра теперь не могла предложить целей, достойных усилий. Убийство ксеноса не означало новых начинаний, не было символом успеха человечества. Персональное искупление и больше ничего. Освободившись от прошлого, можно было найти хоть какое-то будущее.

Миран остановился у могилы, заваленной высокой пирамидой камней для предотвращения попыток ксеноса проникнуть внутрь. Расстегнув пояс, положил на камни лазерную винтовку и запасной магазин – как приношение Кандис. Доказательство того, что он завершил дела в долине и может покинуть это место, как она и хотела.

– Я закончил, – произнес он, склонив голову. – Прости, что так задержался. Я должен был это сделать.

И вдруг его одолело сомнение: все ли закончено для нее? Не будет ли страдать от одиночества ее душа? Единственная человеческая сущность, обреченная остаться среди призраков, чью расу люди так безразлично истребили?