Второй шанс в Эдене

Миран с нарочитой медлительностью зашагал вперед, держа винтовку наготове. Он продолжал напряженно следить за любыми, самыми незаметными движениями: чередованием света и теней между валунами, малейшей зыбью у кромки воды. Возможно, удастся уловить легкое туманное облачко дыхания – этого проявления своей жизни ксеносу никогда не удавалось изменить. Теперь не имело значения, какой облик он примет. Миран поймал его. Он удавит его в своих объятиях. Это станет финальным актом величайшей трагедии. Милосердное избавление от мук для ксеноса, для призраков, для Кандис, для него самого. Ксенос был последней нитью, связывающей их всех в общем страдании. Его смерть станет актом доброты.

До округлого окончания мыса оставалось четыреста метров, когда Миран ощутил первые приступы паники в мыслях ксеноса. Должно быть, тот чувствует его жестокую неумолимую решимость. Мрачная радость затопила разум человека. «Ты сгоришь, – мысленно обратился он к ксеносу, – твое тело исчезнет в огне и боли. С этим я пришел к тебе».

Он хотел, чтобы последние моменты жизни ксеноса были полны страданий и ненависти. Никакой славы. Никакой надежды. Только жуткий страх, через который пришлось пройти Кандис, когда ее маленький сияющий мир разбился вдребезги.

Он заглянул в одну из глубоких впадин. На дне бликовала застоявшаяся вода. Высокие тростники с лиловыми метелками семенных коробочек пробивались сквозь густой слой голубовато-зеленых водорослей, нижняя часть их стеблей потрескалась, из ранок сочился золотисто-желтый сок.

Миран пытался выделить какую-нибудь аномалию: выпуклость на травяном покрове наподобие кротовой норы или необычайно плотный сгусток водорослей.

Ветер качнул стебли тростников. Из впадины поднялась волна едкого запаха гниющих растений. Ксеноса здесь не было.

Миран уверенно направился к оконечности мыса.

Каждый шаг все отчетливее прояснял мысли ксеноса. Он полностью раскрывался Мирану. Страх завладел его разумом до такой степени, что прогнал почти все остальные мысли. Фантомное ощущение сморщивания тронуло кожу – ксенос сжимался, подчиняясь защитному рефлексу уменьшиться до ничтожно малой величины, чтобы ужасный враг прошел мимо, не заметив его. Он вжимался в податливую почву, становясь элементом окружающей среды.

И он был уже близко, теперь совсем близко. Горький опыт позволял Мирану с уверенностью судить о таких вещах.

Насколько день принадлежал ему, настолько ночь принадлежала ксеносу. Он возвращался к дому снова и снова. Крался в темноте зловещей тенью. Его оскверняющее присутствие разрушило храм сновидений Мирана.

Нередко после того, как сон его одолевал, Миран видел себя бегущим по долине вместе с Кандис; они оба смеялись, радостно вскрикивали и приплясывали под освещенными солнцем деревьями. Его окружала долина, какой он ее никогда не знал, – яркая, теплая, укрытая радужным одеялом цветов, с отяжелевшими от сочных плодов деревьями. Сон о мечте Кандис.

Они ныряли в прозрачную голубоватую воду, взвизгивали от холода, плескались и резвились, словно наяды. Каждый раз, когда он ловил Кандис в объятия, ее глаза прикрывались, голова откидывалась назад, губы приоткрывались в ожидании поцелуя. А потом вдруг ее кожа становилась грубой и темной, тело распухало в его руках. Он обнимал ксеноса.

Впервые тогда он проснулся в неудержимом бешенстве, и руки судорожно колотили по матрасу. Вот тогда их мысли начали переплетаться. Пламя бешенства превратилось в лед убийственной решимости. Схватив винтовку, Миран, не одеваясь, выскочил в ночную темноту.

Ксенос был там, неясным сгустком черноты он маячил за оградой выгона. Его присутствие вызвало шквал ужаса, обрушившийся на и без того ослабленный разум, хотя Миран не мог с уверенностью сказать, был ли источник тревоги в нем самом или в загадочном чудовище. Он слышал треск кустарника, ломающегося под натиском убегающего ксеноса. Миран выстрелил ему вслед, игольно-тонкий луч инфракрасной энергии разорвал темноту прерывистыми красными штрихами, осветил окружающее пространство беззвучным призрачным блеском. Перед глазами мелькнули шарики плотного оранжевого пламени. Самые сухие кусты задымились.

Остаток ночи Миран просидел у открытой двери на крыльце, охраняя могилу. С плотным одеялом на плечах, с бутылкой бренди и лазерной винтовкой на коленях. На рассвете он спустился к реке по следу ксеноса.

В те первые недели ему не удавалось подобраться к нему близко. Миран стал бояться спать. Во сне ксеносы мучили его, мелькали в разрозненных мыслях коварным напоминанием о жестокости, совершенной людьми над миром Джубарры. А когда Кандис поднималась, чтобы его успокоить, ксеносы похищали ее, и он просыпался, рыдая от горечи потери.

Миран дошел до склона в конце мыса. Закругленный клочок плавно спускающейся суши, словно ноготь пальца. Слой торфа с несколькими чахлыми кустиками и россыпью валунов. В сотне метров впереди плескалась темно-коричневая вода.