Второй сын

Вернувшись к остальным, мужчины радостно начали разливать вино по чашкам. И у каждого, как по волшебству, в руках появилась ложка. Лишь Эрвин поглядывал на них, соображая, где бы и себе раздобыть ее. Индивидуальных тарелок или мисок не было — все ели из одной емкости.

— На свой пояс глянь, балбес! — пробурчал рядом сидевший Индж, выискивая кусок мяса побольше.

Юноша приободрился, действительно увидев точно такую же деревянную ложку, как и у всех, запихнутую в пару петель за поясом. И потянулся за своей порцией — тут не стоило медлить, судя по скорости еды его новых товарищей.

Следующие несколько дней для Эрвина проходили максимально тихо — учитывая его ранение, Берхард распорядился пока отдыхать. Так что единственное, что делал юноша — это ходил вместе со всеми есть, и пытался вспомнить. Это давало свои результаты — каждая вещь, каждое событие, если немного на нем сосредоточится, начинало за собой тянуть какие-то ассоциации, воспоминания. На третий день, после короткого, но жестокого приступа головной боли, воспоминания вернулись почти полностью.

Возле входа в казарму, с внутренней стороны, висела большая полированная пластина из какого-то странного материала. Она неплохо отражала, и использовалась вместо зеркала всей казармой. И сейчас напротив нее стоял Эрвин, вглядываясь в блестящую поверхность. Разглядывая себя. И одновременно вспоминая последние подробности.

Светловолосый. Короткая, неровная стрижка, будто волосы обрубали ножом, или чем-то похожим. Впрочем, подобной стрижкой могли похвастаться почти все обитатели казармы. Худощавая, но довольно высокая фигура, и светлые глаза. Крупные, выразительные, хоть и еще юные черты лица. В общем — достаточно привлекательная внешность… В памяти невольно всплыли сцены, когда на него обращали внимание симпатичные девушки, заигрывали с ним… Тем более, что отец — Отто Златобородый, богатый купец. Но все это перечеркнул один-единственный знак.

Рука невольно приподняла волосы с левой стороны. Три крохотных вертикальных шрама, уже зажившие, но еще не потускневшие. Знак проклятого. Метка отверженного. То, что напрочь рубило интерес любой нормальной девушки — кому захочется привязываться к будущему мертвецу?!

— Меня действительно зовут Эрвин, и я сын богатого купца. Так почему же…

Лицо в отражении сжало губы, превращая их в тонкую ниточку. А в памяти невольно всплыл тот же вопрос, который он задавал и себе, и отцу… Почему? Почему, духи задери?!! Зачем он тут?! У купца с говорящим прозвищем Златобородый не хватило денег, чтобы выкупить чье-то существование?! Покупая тем самым жизнь собственному сыну…

Эрвин презрительно хмыкнул. Тогда Отто что-то вещал о священном долге перед королевством… и ответственности каждого… Выдающемуся купцу, «толкнуть» речь на целый час ничего не стоит — он этим живет. Однако, в тот момент юноша понял — больше у него не осталось отца. Он отказался от него. Скорее всего, как обычно, променял на что-то. Выгода, или репутация, или еще нечто, что позволит больше заработать, или повыше взобраться. До Эрвина уже доходили осторожные слухи о том, что Отто Златобородый — жестокий человек. Но он никогда не думал, что испытает это на себе лично…

Метку короля наносили за полгода до отправления в крепость. Оставшееся время Эрвин тренировался до изнеможения, с помощью нанятого его матерью наставника. Отто больше не видел. Ни разу. Да и не стремился, честно говоря. Мало того! В королевстве принято было представляться, используя либо родовое имя (для аристократов), либо имя или прозвище отца. Раньше он с гордостью представлялся Эрвином, сыном Златобородого. Ибо такой лишь один в королевстве. Но после предательства собственного отца юноша стал лишь Эрвином, отказываясь чтить своего родителя. Так он был записан и в учетной книге крепости, наравне с крестьянами, мастеровыми, и прочим простым людом, не видавшим в своих руках больше пары золотых за всю жизнь.

Глава 3

— Вторые пять номеров, подъем! Тренировка! — отработанный вопль уже знакомого сотника Райнхольда ранним утром, как обычно, прервал сон. «Вторые пять номеров» — это десятки начиная с шестого. Они постоянно чередовались — утром одна половина сотни, днем — вторая. На следующий день — наоборот. И если сначала у Эрвина была веская причина не попадать на нее — ранение, то спустя неделю, видя, что он уже вполне нормально двигается, такой причины не осталось.

— Бегом! Бегом! — продолжал привычно орать Райнхольд. А бойцы названных десятков подскакивали со своих деревянных лежаков. Быстро одевшись и ухватив оружие, бежали по коридорам и лестницам вверх, на стену. С коротким оружием, вроде мечей или топоров никто не расставался. Многие даже спали вместе с ним, игнорируя неудобство. А все копья были абсолютно стандартные — укороченные, чуть больше двух метров. И стояли у выхода, чтобы, в случае тренировки или тревоги, их можно было ухватить одним движением.